Читаем Я не вернусь. 3, 4, 5 части. (СИ) полностью

Да, первые месяцы после аварии я была грубой. Злой. Озлобленной на весь мир, даже на маму, которая переживала за меня и постоянно спрашивала о самочувствии. Я же просила маму выйти из комнаты и оставить меня одну. Видела, как ей тяжело было слышать это от родной дочери, и все равно прогоняла ее. И не только маму. Я стала настолько замкнутой, что ни с кем не хотела общаться. Никого не хотела видеть. Хотелось бы сказать, что мне стыдно за то свое поведение, но... нет, не стыдно.

Еще когда я лежала в больнице, ко мне приходила Ленка, мамина младшая сестра. И я ее прогнала, едва ли не кричала благим матом на всю палату. Да, я поступила некрасиво. На меня давили, пытались объяснить, что мы с ней все-таки родные люди, но... не-а. И даже если бы сейчас появилась возможность наладить с ней общение - мне не о чем с ней разговаривать. Хоть кровь в нас и одна течет, все-таки по жизни мы с ней совершенно чужие. Я не жалею об этом - мне безразлично. Наверное, все-таки прав был Шамиль, когда сказал, что у меня очень жесткий отбор для общения, да... Если человек меня разочаровал, сделал подлянку или еще что-нибудь неприятное - я перестаю его замечать, разговаривать с ним и даже стараюсь на него не смотреть. Никаких горьких эмоций по этому поводу я не ощущаю, будто и не было этого человека в моей жизни.

В Казани с этим намного проще. Кругом новые люди - от начальства до продавщицы в магазине через дорогу. Чаще всего общаюсь с редакторами - как городскими, так и столичными. Но эти люди интересуются мной как человеком, который умеет более-менее связно складывать буквы в слова, и не знают меня настоящую. Не знают всех проблем, через которые мне пришлось пройти. Не знают, каково это - потерять самое важное в этой жизни... Именно поэтому мне легче всего общаться именно с ними - потому что они не жалеют меня. Жалость - не самое приятное чувство от окружающих.

И еще я уверена, что некоторые меня не поймут. Будут учить тому, как жить дальше - забыть прошлое и улыбаться будущему. И при этой мысли мне хочется кричать в лицо тем людям, которые наивно думают, что это так легко - забыть, начать заново... Ведь проще простого - дать кому-нибудь какой-нибудь совет. Не понимая о том, что мои повести (не поднимается рука назвать это полноценными книгами, пусть и в электронном варианте) - это единственная для меня возможность не сойти окончательно с ума.

Знаете, как я пишу сейчас эти строчки? На часах - половина второго ночи. Я сижу на кухне в теплом халате, вязаных носках, и через каждую минуту делаю глоток крепкого кофе без сахара, чтобы окончательно не вырубиться и успеть дописать мысль. Растрепанная после душа, с каким-то бубликом на голове... И в глаза хоть спички вставляй.

И я не знаю, когда это закончится и закончится ли вообще?

Знаете, я не могу назвать свое теперешнее состояние депрессией. Не могу назвать апатией. Или тоскливостью. Или древнерусским словом - "хандра", или интеллигентным словечком "сплин". Нет. Я просто безразлична ко всему окружающему. Мой мир - это клавиатура ноутбука, и больше меня ничего не интересует. Вчера. Сегодня. Завтра. Послезавтра. Врядли мое расписание изменится на ближайшие годы.

Шамиль подобное изменение во мне заметил практически сразу. Мы летели самолетом из Москвы в Казань, и на соседнем кресле через проход сидел ни кто иной, как резидент "Comedy club" Павел Алексеевич Воля. Раньше я бы на нем, наверное, дырку просверлила своим взглядом, и обязательно попросила бы расписаться на руке, чтобы татуировку сделать. А теперь просто глянула на него и безразлично отвернулась. Только голову опустила Шамилю на плечо, погруженная в совершенно иные мысли. Шам даже успел попросить у Воли для меня автограф, и снова просчитался - тот блокнотный листочек я сложила в карман, а потом потеряла. И, честно говоря, ничуть не жалею об этой потере.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Разум
Разум

Рудольф Слобода — известный словацкий прозаик среднего поколения — тяготеет к анализу сложных, порой противоречивых состояний человеческого духа, внутренней жизни героев, меры их ответственности за свои поступки перед собой, своей совестью и окружающим миром. В этом смысле его писательская манера в чем-то сродни художественной манере Марселя Пруста.Герой его романа — сценарист одной из братиславских студий — переживает трудный период: недавняя смерть близкого ему по духу отца, запутанные отношения с женой, с коллегами, творческий кризис, мучительные раздумья о смысле жизни и общественной значимости своей работы.

Дэниэл Дж. Сигел , Илья Леонидович Котов , Константин Сергеевич Соловьев , Рудольф Слобода , Станислав Лем

Публицистика / Самиздат, сетевая литература / Разное / Зарубежная психология / Без Жанра