Я - нет

Сердце у меня бешено колотится в груди, доставляя острую боль. Единственное, что сейчас я чувствую, — его глухое неистовое биение. Я не ощущаю жары, я не ощущаю холода, я больше не дрожу, я больше не думаю. Я ощущаю только свое сердце, я ощущаю его везде: в висках, в солнечном сплетении, в горле. Оно повсюду. Я сам — собственное стучащее сердце.

— Доктор Масса, татуировка не в форме вопросительного знака? — спрашивает посольский.

— Да, это вопросительный знак. Примерно сантиметров пять. Я вам говорил.

— Нет, вы мне не говорили, доктор Масса. Подойдите сюда, пожалуйста. Посмотрите.

Как то есть я ему не говорил? Конечно, я ему говорил! Этот засранец поверил в то, что увидел именно ее, потому что я ему сказал о ней, а на самом деле там нет и не было никакой татуировки! Это просто я ему об этом сказал!

Я сказал ему это? Я ему сказал или нет?

Я подхожу, едва переставляя ноги, теперь они опять дрожат, я наклоняюсь, слегка касаюсь пальцем плеча, будто хочу очистить его от тонкого налета сажи… и вижу…

Я хотел бы стереть ее, но я ее вижу. Эту забавную, дурацкую татуировку.

Удар в солнечное сплетение. Неожиданный, болезненный, опрокидывающий ничком. Я в самом деле, переламываюсь пополам, утыкаюсь лбом в плечо моего брата и плачу.

Я этого никогда не делал. Тем более на плече моего брата.

Мы в самолете, который несет нас домой. Это было нелегко организовать, им надо было сделать вскрытие, потом вся эта бюрократическая тягомотина. К счастью, у меня в Найроби хорошие знакомства. Пришлось заплатить для ускорения всех процедур. Теперь Франческо летит со мной.

Мы возвращаемся в Милан.

Это были ужасные дни. Кроме всего прочего, мне нужно было решать еще и вопросы, связанные с моим бизнесом. Зато я получил объяснение того, почему они летели ночью. Полиция провела тщательное расследование и выяснила, что они должны были вылететь в два часа дня, но перед самым взлетом обнаружилось, что барахлит один из моторов. Они принялись его ремонтировать, то есть пилот начал ремонтировать. Но он же не механик, как уж там он его отремонтировал… Они взлетели, когда начало темнеть. Франческо бы подождать следующего утра или полететь другим самолетом, но в Найроби самолет ждали шесть туристов, которые должны были полететь на остров обратным рейсом, и хозяин гостиницы не желал слышать никаких резонов: самолет должен забрать туристов и вернуться хоть глубокой ночью, с какой стати тратить триста долларов из своего кармана на их ночевку в Найроби…

Франческо не имел никакого касательства к этой истории. Он был просто пассажир. Мой брат погиб из-за того, что владелец этой гребаной гостиницы не захотел потерять триста долларов!

Но кажется, что в его смерти есть и моя вина. Секретарша моего офиса в Найроби сказала, что в прошлую пятницу Франческо позвонил ей, чтобы узнать, когда я буду в городе. Ну понятно — он летел в Найроби из-за меня, наверняка хотел сделать мне сюрприз, чтобы вместе вернуться в Милан. А как было бы здорово! Он и я, вместе в Найроби после стольких месяцев разлуки! Как много мы могли бы сказать друг другу! Я рассказал бы ему о себе, о малышке Лауре и ее музыкальных успехах, о том, насколько изменилась старшая Лаура, став по-настоящему близкой ему, Франческо, об отце, который в последнее время очень плохо себя чувствует, и мы боимся, что он долго не протянет, о том, что он постоянно спрашивает про него, все время про него, каждый день, каждый день… А он, Франческо, рассказал бы мне о своем путешествии, о людях, с которыми познакомился, обо всем, что делал, думал, слышал. Я уверен, мы поговорили бы и о нас, чего никогда прежде не делали. Я рассказал бы ему о своей ревности, которую испытывал с момента его рождения и позже, когда он рос, когда вся любовь мамы принадлежала ему, а папа — даже папа! — смотрел на него так, как никогда не смотрел на меня, а он этого не замечал. Засранец! Неправда, что он доставлял мне только заботы и раздражение, я знал, что без него моя жизнь была бы совсем иной, и я признался бы ему, что если я в конце концов, чего-то добился, то обязан этим и ему тоже. Потому что, если б не существовало этого чудака, который по любому поводу твердил «я — нет», я никогда бы не говорил «я — да». Мы вместе бы посмеялись, мы могли бы отпраздновать его сорокалетие, которое наступило меньше месяца назад. Мне представилась сцена: мы двое в баре, я в пиджаке и галстуке, он в джинсах и майке… Я говорю, что ему пора подстричься, а он отвечает, что мне пора повзрослеть… Может даже, мы крепко напились бы… Да, нам не помешало бы крепко выпить…