Я никому ничего не должна

Андрей тогда очень легко от меня отказался. Сразу же. Я, если честно, не ожидала такого. Думала, он будет звонить, уговаривать, извиняться. А он жил так, как прежде, – дурачился с учениками, подавал Аделаиде пальто и был у нее «при ноге», как собака, которой дают погулять, порезвиться, но недолго.

Я тогда окунулась в работу – разработала собственную методику, как увлечь детей русским языком, как донести до них литературу, заставить их читать и чувствовать слово. Дети, если уж совсем честно, были ни при чем. Я, как психотерапевт, хотела помочь себе, разобраться, почему я так равнодушна к героям, почему не чувствую в русском языке красоту, а вижу только правила и синтаксические конструкции. Мне хотелось увлечь саму себя, поэтому я сидела, придумывала, читала. В какой-то момент увлеклась сама, мне стало интересно, и я увидела, что дети тоже расшевелились. Мы играли в буриме, «виселицы» и скраблы, хотя я никогда не была сторонницей игр во время учебного процесса. Но тогда мне была нужна эта игра.

Лена как раз была из того класса, на котором я «практиковалась».

С Андреем я старалась не пересекаться, даже не сталкиваться, что, учитывая мою нелюбовь к учительской и пунктуальность – я приходила в школу раньше всех и во время перемен сидела в классе, – оказалось не так уж сложно.

Я не ходила, почти бегала по школе, опустив глаза в пол, чтобы не увидеть его или сделать вид, что не увидела. Боялась, что у меня остановится сердце, или я начну заикаться, или упаду в обморок от переживаний. Я считала минуты – сколько могу о нем не думать. Уже пять минут, завтра постараюсь десять. Послезавтра – пятнадцать. Это были мои личные нормы ГТО, которые я должна была сдать, чтобы не сойти с ума, не рехнуться от мыслей.

На педсовете я сидела как мышка – вжималась в стул, готова была под стол залезть, потому что чувствовала, что Андрей сидит через два стула от меня, дышит, улыбается, чихает, живет. А Аделаида… На нее я вообще боялась смотреть. К тому же в памяти все время всплывали ее домашние тапочки и кремы на тумбочке.

– Замуж тебе надо, – сказала мне мама.

– Не надо, – отозвалась я.

– Всем надо. Иначе у тебя испортится характер. И не только характер, но и здоровье. Это я тебе как доктор говорю.

– За кого замуж?

– Если ты посмотришь по сторонам и перестанешь пялиться в окно, то будет за кого.

– Мам, а время правда лечит?

– Нет, неправда. Мне не стало легче после смерти отца. Боль только другая, не режущая, а ноющая, тупая и… невыносимая. – Мама, как всегда, оперировала медицинской терминологией.

– А можно простить человеку предательство? – спросила я.

– Можно все простить, если есть ради чего.

Только Люська знала про Андрея. Больше никто. Даже маме я ничего не сказала. Мы с Люськой каждое утро плавали в бассейне. В шесть тридцать первый сеанс. После заплыва мне становилось легче. Или после Люськи. Я ей рассказывала про Андрея, а она мне про свои безуспешные попытки забеременеть. Мы друг друга почти не слушали, но и не мешали друг другу, не давали советов – просто каждая ждала своей очереди, чтобы выговориться. При этом она не понимала, как можно любить ТАКОГО человека, а я не понимала, как можно ТАК хотеть ребенка. Но и это не мешало нашей дружбе. Мы одинаково сходили с ума, только каждая по-своему.

Я не знаю, в какой момент это случилось. Или не помню. Память уже подводит. Даже по Лене я это вижу – вчера рассказывала ей историю, которую она слышала тысячу раз, – про папу, про его смерть. Лена молчала из вежливости, а я не могла остановиться.

Помню, ко мне подошла завуч и попросила провести урок, заменить Андрея Сергеевича. Я согласилась, не спросив, что случилось. Провела урок. Потом отменили педсовет – Аделаида куда-то срочно уехала. Ну уехала – и хорошо.

И только через неделю я поняла, что в школе что-то происходит. В учительской стоит тихий гул, учителя меняют расписание, Нелли Альбертовна бегает злая и уставшая как собака.

– Что случилось? – спросила я у нее.

– Физики месяц не будет, – ответила она.

– Почему?

– Андрей Сергеевич в больнице. Ты разве не в курсе?

– Нет, – честно призналась я, – а что с ним?

– Точно не знаю. Операция.

– И что? – До меня еще не дошла вся информация. – Аделаида ведь тоже вроде физику преподавала раньше.

– Когда это было? – ухмыльнулась завуч. – Она с ним.

– С кем? – я совсем отупела.

– С Андреем Сергеевичем. И не делай вид, что для тебя это новость.

– А-а-а, – промямлила я.

У Андрея оказалась язва желудка. Прооперировали. Нужны были покой, режим и питание. Аделаида приходила на работу нервная, задерганная, всегда раздраженная.

Я не знаю, что тогда у них происходило. Представляла, как он лежит в ее спальне, а она стоит на кухне и варит ему овсянку. Нет, такое даже представить себе было невозможно. Аделаида и кашка были совсем несовместимы.