Я (почти) в порядке

Ему понравилось готовить на ее кухне. Он скучал по этому занятию. Он вспоминал, как был на кухне с Кристиной, с Бренной. Кухня, кухня, кухня, кухня. Навязчивая головокружительная карусель памяти. Нужно на воздух. Он встал, открыл входную дверь и вышел. Он перегнулся через перила крыльца, дождь окутал его, он быстро намок. Неужели дождь идет уже столько дней? Какой сегодня день?

Паранойя. Он знал, что происходит, но ничего не мог сделать, чтобы помешать. От глубокой осознанности было только хуже. Как всегда, он был одновременно в оцепенении и как будто имел сверхчувствительные антенны, которые все осязали. Каждая отрицательная эмоция подпитывала его до тех пор, пока они не наполнили его целиком. Печаль и злость боролись за место в его сознании, и упорно повторяемые строчки Эмили Дикинсон «для похорон в моем мозгу людей собралась тьма» бились и бились в голове. Он был весь мокрый – это дождь? Пот? Слезы? Его воображение? Было жарко и холодно одновременно, его тело было не способно нормально регулировать температуру. Это началось, когда не стало Кристины и Бренны. Он читал, что это нормально, но он все равно впадал в панику, когда это случалось. Удушающее чувство рокового конца, видения его тела, сначала окровавленного и горячего, потом – каменного, холодного, как надгробие.

Эмметт оставил рюкзак внутри, у Талли, рядом с диваном, но никак не мог заставить себя зайти в дом. Его словно парализовало там, на краю дождя, как будто это был край моста. Он прыгнет. Время пришло. Он боролся, боролся, но все напрасно. И пары знаков было недостаточно, чтобы урегулировать все его проблемы. А может, это были простые совпадения. Помни, все остальное не имеет значения. Черт возьми…

– Джоэл!

Талли назвала его другим именем. Он не мог двинуться с места. Теперь ему было просто холодно. Его била дрожь. На улице было светлее, чем он ожидал.

(Нечеткий оранжевый свет уличного фонаря еще льется, отражаясь от листьев, которые, словно этикетки, приклеились к тротуару, улица заставлена машинами с мокрыми окнами. Машин четыре: две четырехдверные, две спортивные. Желтый огнетушитель с голубыми крышками. Дождевая вода, выливающаяся из водостоков. Обрушивающаяся в канализацию. Резкий лай собаки.)

– Уличные фонари горят, – сам себе сказал он, размышляя, не было ли погасшее электричество галлюцинацией. Не услышал ли он буквы ПТСР[44]

с вопросительным знаком на конце? Или это тоже галлюцинация? Хоть что-то из этого было на самом деле? Или он делал вид, что принимает лекарства, перестал посещать группы поддержки?

– Эмметт! – позвала Талли. Он слышал, как она двигается по дому.

– Уличные фонари горят, – чуть громче сказал он. Ему никак не удавалось согреться.

Талли распахнула дверь, еще раз позвала его.

– Уличные фонари горят, – сказал он ей, все еще стоя, перегнувшись через перила крыльца. – И… ты назвала меня Джоэлом.

– Извини. Я хотела сказать – Эмметт. Ты весь промок. Уйдем из-под дождя?

Талли

– А раньше случалось, чтобы уличные фонари оставались гореть, когда в доме гасло электричество? – все еще перегнувшись через перила в дождь, спросил он. – Мне нужно было на воздух.

Талли представляла, как он бросается под машины, как ему больно, как его поглощает ночь. И уже его нельзя найти, и никак не рассказать никому, кто он. Она себе никогда не простит, если потеряет его.

Механизм преодоления: сигареты, свежий воздух.

Она нередко интересовалась у клиентов, как часто они дышат свежим воздухом, особенно когда у них приступ тревожности или боязнь замкнутого пространства. Стоит открыть окно или выйти на несколько минут на улицу, и можно изменить настроение клиента, как и свое собственное, унять оголенные нервы.

Она считала, что вышла из темных глубин связанной с разводом депрессии, но еще оставались трещины, сквозь которые просчивалось уныние. Скажем, когда она слишком долго смотрела на фотографии новой жизни Джоэла, его новой жены, дочки. Или если слышала песни, напоминавшие о Джоэле, о каком-то их свидании, их свадьбе или о свадьбах, на которых они вместе присутствовали. Песни Селин Дион. Песни Лютера Вандросса. Песни Фейт Хилл. Сентиментальные дуэты. Они были вместе целых тринадцать лет. Память о тринадцати годах жизни была так легко воспроизводима, что оказалась чем-то вроде заряженного ружья. Ей была хорошо знакома тревожность психологического минного поля, и понимание тревожности помогало ей находить подход к клиентам.