– Мама, погоди. Если еще
– Прежде всего, ты не знаешь, как отнесутся к этому Тоби и Джастин. Как относимся к этому Каттер и я, тебе уже известно. Нет, Мэксим, я не могу обещать тебе ничего.
– А если я не стану просить тебя обещать мне пересмотреть свое решение, если – пока за эти три месяца не истекли – я просто приду к тебе и предложу снова подумать об этом?.. – буквально взмолилась Мэкси.
– Боюсь, дорогая, что ответом тебе снова будет «нет». Но все равно тебе, конечно, не возбраняется прийти и попросить.
Голос Лили звучал почти нежно. Ей трудно было отказать Мэкси наотрез: очевидно, что на сей раз дочь искренне увлечена и рассуждает вполне разумно. Да и какой вред может причинить простое разрешение «попросить» о том же самом? Ведь ясно же, что Мэкси не сможет добиться невозможного, издавая свой журнал без денег. Так что если она, Лили, не станет настаивать, чтобы дочь немедленно согласилась с ее решением о продаже, мучительный для них обеих разговор наконец-то закончится. Ей ведь до ленча надо уточнить меню предстоящего званого обеда.
– Куда сейчас, мисс? – спросил Эли.
– В «Эмбервилл», – бросила Мэкси.
Ей надо срочно переговорить с Пэвкой. Это единственный, кто может хоть что-то посоветовать. В журнале все будут ждать советов от нее, их главного редактора, но в совете нуждается она сама. Нуждается так, как еще ни разу в жизни. Господи, только бы он сейчас был на месте, а не сидел с каким-нибудь издателем за очередным ленчем, который вполне мог тянуться часами, почти как в Голливуде. Она должна обсудить с ним новый поворот событий еще до того, как начать переговоры с банками, чтобы раздобыть деньги на издание журнала. «Би-Би» будет выходить, чего бы ей это ни стоило.
– У себя? – с тревогой спросила она у секретарши Пэвки, влетая в приемную.
– Он в кабинете вашего отца, – ответила та, и в ее тоне Мэкси уловила озадаченность. – Уже целых полчаса. Просил, чтобы я ни с кем его не соединяла. Но вас он, конечно, принять не откажется. И если я просто постучу…
Мэкси испарилась еще до того, как секретарша успела подняться. Сломя голову мчалась она по коридору к двери кабинета, куда со времени смерти Зэкари Эмбервилла никто не входил и где все оставалось таким, как было при отце.
– Пэвка? – тихо обратилась она к нему.
Он стоял у окна спиной к двери, опустив голову, тяжело опершись обеими руками о подоконник. Таким беспомощным она еще никогда его не видела. При звуке ее голоса Пэвка обернулся: в его живых понимающих глазах она не увидела привычного выражения удовольствия и легкого подтрунивания. Взгляд был тяжелым, должно быть, таким же, как у нее самой. В нем сквозила глубокая печаль. А ведь он не мог еще знать о предстоящей продаже «Эмбервилл». Лили ведь сказала, что пока об этом известно только членам их семьи.
– Ты наверняка получила один из этих меморандумов? – спросил Пэвка, вместо приветствия протягивая ей лист бумаги.
– Нет. Мне никто ничего не посылал. Во всяком случае, на бумаге. Ты что, даже не хочешь меня поцеловать?
– Поцеловать? – откликнулся он глухо. – А я что, еще не здоровался с тобой? – И он клюнул ее в щеку, что было совсем не похоже на его всегдашние теплые объятия.
Впервые после того, как Мэкси отправилась к Лили, она ощутила неподдельный ужас.
– Прочитай, что здесь написано, – настойчиво продолжал Пэвка, передавая ей памятку вице-президента компании, ведавшего финансовым управлением. В записке перечислялись все изменения и сокращения, которых накануне потребовал от Оксфорда Каттер. Они были разосланы главным редакторам, заведующим издательскими отделами и художественным редакторам всех изданий «Эмбервилл пабликейшнс». Мэкси молча прочла этот перечень. О предстоящей продаже компании в записке не было ни слова.
– Я намерен увольняться, – заявил Пэвка с неожиданной резкостью. – У меня нет власти отменить эти распоряжения, но позволить, чтобы мое имя как-то с ними связывалось, я отказываюсь. Использовать самых дешевых журналистов и фотокоров! Сократить число цветных вкладок! Отказаться от фотомоделей в пользу портретов одних знаменитостей! Печатать вместо передовиц статьи наших рекламодателей! Использовать низкосортную бумагу и жить на том старье, которое хранится в картотеках, включая и то, что в свое время было отвергнуто как не соответствующее нашим же критериям! Этот меморандум гнусен, Мэкси. Гнусен! – Голос Пэвки дрожал от ярости и отчаяния.
– Прошу тебя, сядь и давай поговорим, – умоляюще воскликнула Мэкси, на время даже позабыв про свой «Би-Би», настолько постыдным было все то, что она только что увидела собственными глазами.