Я ползу сквозь (ЛП)

Меня зовут Чайна, и раньше я предсказывала погоду. Сейчас я сижу в больнице, и моя подруга Станци рассказывает мне, как излечить вину. Я массирую какую-то точку на шее, и мне становится легче. По-моему, Станци гений, хотя все остальные сочли бы ее чокнутой. Я не знаю, как ей это объяснить.

– Ничего, – произносит она, – я уже знаю.

– Что?

– Что все сочтут меня чокнутой. Не волнуйся, на самом деле, я не собираюсь никому рассказывать ни про вертолет, ни про лечение вины.

Я что, вслух говорила?

– Нет, – произносит Станци. – Не вслух.

Мама с Шейном о чем-то разговаривали. Когда я захожу, они сидят за кухонным столом, а сестры смотрят «Дисней» в другой комнате. Я выключаю телевизор, зову маму с Шейном к нам в комнату и сажусь на диван вверх ногами. Младшие сестры часто повторяют за старшими, поэтому они тоже садятся вверх ногами. На лице Шейна написано беспокойство за меня, но я улыбаюсь:

– Ну давай, садись так же.

Мама переворачивается вверх ногами последней и хихикает.

– Мир перевернут вверх дном, – замечаю я.

– Правда вверх дном, – соглашается Шейн.

– Кажется, у меня сейчас голова взорвется! – жалуется сестра.

– Не взорвется, – успокаиваю я. – Станци говорит, что головы не взрываются, а она гений биологии.

– А по-моему, все-таки взорвется, – не успокаивается сестра.

– Посмотри, как изменилось все вокруг, – замечаю я.

– У меня голова кружится, – говорит мама. – Сколько нам так сидеть?

– Не знаю, – признаюсь я.

Когда девочки ложатся спать, мы с мамой и Шейном садимся за кофейный столик и думаем, как будем налаживать свою жизнь.

– Я буду ходить в твою школу, – говорит Шейн.

– Я покажу тебе все лучшие убежища, где можно прятаться во время тревоги, – обещаю я.

– Шейн будет жить в подвале, – говорит мама. – Я поговорила с твоим отцом, и мы решили, что это лучший вариант.

– Шейн будет спать в комнате пыток? – переспрашиваю я.

Шейн начинает нервничать.

– Завтра обновлю интерьер, – обещает мама. – Ты не представляешь, сколько всего можно успеть за один учебный день.

– Сегодня Станци заговорила. Она сказала, что еще неделю-две не будет ходить в школу. Ее скоро выпишут, но ей нужна групповая терапия или что-то в этом роде. Похоже, с ней все будет в порядке. Я рада, что она заговорила.

– Хорошие новости, – отвечает мама.

– Ага, – соглашается Шейн.

– Я считаю, что нам все-таки надо обратиться в полицию, – говорит мама.

Шейн молчит.

– Полиция мне не поверит. Они даже вертолет Густава не видят.

– У Айриника Брауна соответствующая репутация, – возражает мама.

– У меня тоже.

Мы сидим и смотрим друг на друга.

– Шейн показал мне ваш сайт, ну, где вы познакомились, – рассказывает мама. – Я все никак не пойму, чем я могу помочь. Я так виновата!

Я протягиваю руку, кладу мамину ладонь на нужную точку шеи и советую ее растереть:

– Должно помочь.

– Я звонила на горячую линию, – продолжает мама. – И хотела спросить Кэти насчет терапевта, но не могла заставить себя сказать ей. – У нее подавленный вид. – Ты моя дочь. Кошмар какой-то.

========== Станци — понедельник две недели спустя — проект «Улики» ==========

Густав построил вертолет в собственном гараже, и никто ему не верил. Но сегодня он прилетит на нем в школу и всем покажет. Я буду сидеть на скамейке перед главным входом с плакатом «Добро пожаловать!» Думаю, я сяду вверх ногами, как Чайна. На мне будет мой медицинский халат, потому что никто из ребят с групповой терапии не считает его странным. «Лишь бы помогало», – говорят они.

Раздается стрекот.

По дороге к дому Густава я замечаю, что мужчина из куста по имени Кеннет заставил весь свой участок скульптурами. Точнее, статуями голой Патрисии. Их не меньше сорока. Они с Патрисией пьют чай за кустом и машут мне руками, приглашая подойти.

– Мы уже благодарили Густава, но не смогли отблагодарить тебя, – говорят они.

– Не нужно меня благодарить.

– Нужно. Еще как нужно.

– Я ничего не знала. Не знала, куда мы летим. Не знала, что мы вернемся. Даже не знала, что вы не опасный, – говорю я, глядя на Кеннета. – И даже не подозревала о вашем существовании, – признаюсь я Патрисии.

– Ты спасла мне жизнь, – произносит она.

– Сомневаюсь.

Раздается стрекот.

Я не рассказывала группе про невидимый вертолет, потому что это слишком личное. Я не хотела об этом говорить. Когда мы обсуждали наше с Густавом «исчезновение», я сказала, что все разозлились из-за того, что я не исчезла окончательно. Я рассказала, что Густав любит меня, а я его. Маме с папой я тоже сказала, и мама ответила, что мы все закончим в психушке. Тогда я спросила, что в этом такого уж плохого.

– Не знаю, – ответила мама. – Разговоры пойдут.

– А ваш список как же? – удивилась я. – Это все равно что снова и снова ложиться в психушку. Какой в нем смысл?

– Для нас смысл есть, – сказала мама.

– Так мы чувствуем, что не одни, – добавил мама.