Я – посланник

– Сьюзен, иди в дом немедленно!

Она кивает мне в ответ.

– Быстро, я сказал!

Девочка снова начинает плакать.

И вот они уходят внутрь, а я помогаю Марву подняться на ноги. На рубашке остались капли крови.

У Генри Бойда на глаза наворачиваются слезы ярости – маленькие и злые, как острия иголок.

– Этот подонок опозорил мою семью!

– А ваша дочь тут ни при чем?

Поверить не могу – я это вслух сказал?!

– Шел бы ты отсюда, юноша. А то отделаю, как твоего дружка.

Замечательно.

Спрашиваю Марва, может ли он держаться на ногах без моей помощи. Он может. Я подхожу к Генри Бойду. Не уверен, что до меня многие вели себя с ним вот так. Чем ближе подходишь, тем рельефнее выглядят мускулы. Поэтому он просто ошарашен.

Я смотрю на него – но не нагло.

– У вас растет чудесный ребенок, – говорю я. Голос мой совсем не дрожит. Мне самому это странно. Но раз так, надо продолжить. – Разве нет, сэр?

Ему нелегко это выговорить. По лицу видно, как Генри Бойд борется со словами. Ему очень хочется придушить меня на месте, но в то же время он чует: я знаю, что делаю (хотя кто бы мог подумать, что я на такое способен). Поэтому он отвечает:

– Д-да. Чудесный. Красавица наша.

И тогда я поднимаю руку и указываю на Марва, стараясь в то же время не отворачиваться от мистера Бойда. Его руки висят вдоль тела. Не очень длинные, но мускулистые.

– Да, возможно, он вас опозорил. И я знаю, что именно из-за этого вы переехали, – говорю я. И снова смотрю на слегка потрепанного Марва. – Но ведь он пришел к вам? Пришел. Нашел в себе силы заговорить с вами. Это был знак уважения. Большей почтительности и большего уважения проявить просто невозможно.

Марв ежится и облизывает окровавленную губу.

– Он знал, что вы его поколотите. Но он все равно пришел.

И теперь я смотрю прямо в глаза Генри:

– А вы бы на его месте сумели сделать то же самое? Пришли бы на разговор к такому, как вы?

Отец Сьюзен очень тихо просит:

– Пожалуйста…

И я чувствую глубокую жалость к этому человеку. Как же он, наверное, страдал.

– Пожалуйста. Уходите.

Но я не ухожу.

Я стою перед ним еще несколько мгновений. И жестко говорю:

– Подумайте над этим, пожалуйста.

И только оказавшись в машине, понимаю, что Марва нет рядом.

Я сижу один, потому что молодой человек с разбитым ртом нашел в себе силы сделать несколько шагов вперед. Несколько шагов в сторону дома. На пороге замерла девушка, с которой он встречался на кукурузном поле перед рассветом.

Они стоят и смотрят друг на друга.

9 ♥. Качели

Неделя пролетает быстро.

В тот вечер, когда мы ехали с Кабраматта-роуд, Марв молчал. Заляпал, кстати, кровищей пассажирское сиденье. Он бесконечно трогал разбитую губу, и она снова закровила и все залила. За сиденье я Марва, конечно, отчитал.

– Эд, спасибо, – ответил он на это.

Мне кажется, ему понравилось – вроде как ничего не изменилось, мы по-прежнему ругаемся по пустякам. Вот как из-за сиденья, к примеру. Просто понятно: теперь мы уже не прежние друзья. Потому что будем помнить о прошлом.

Однажды утром я ставлю машину на стоянку, и ко мне выбегает Мардж. Выскакивает из офиса и машет рукой – притормози, мол. Ну, я останавливаюсь, опускаю окно, и Мардж выпаливает:

– Слушай, хорошо, что я тебя поймала! Тут работа наклевывается, вчера вечером позвонили. Похоже, что-то личное.

Сегодня я замечаю, что у Мардж прибавилось морщинок. Из-за этого она странным образом выглядит еще дружелюбней.

– Так что я не хотела этот заказ по радио из диспетчерской объявлять…

– А какой адрес?

– Звонила женщина, точнее, судя по голосу, девушка, и попросила, чтобы приехал именно ты. Завтра в двенадцать дня.

Похоже, я знаю, кто это звонил.

– Кабраматта-роуд? – спрашиваю. – Оберн?

Мардж кивает.

Я благодарю, а Мардж улыбается и отвечает, не за что. Меня так и разбирает позвонить Марву, немедленно позвонить и все рассказать. Но я не звоню. Сначала нужно посадить пассажира в кабину. Профессионал я или нет, в конце-то концов? Однако я проезжаю мимо места, где он в последнее время работает, – что-то они строят рядом с Глори-роуд. Машина его отца стоит там – отлично, значит, и Марв там. Это все, что мне нужно знать. И я еду дальше.

В полдень я останавливаюсь перед жилищем Сьюзен Бойд в Оберне. Она быстро выходит – с дочкой и детским автокреслом.

Некоторое время длится неловкое молчание.

У Сьюзен длинные, медового цвета волосы и карие глаза, как у меня, только темнее. Как кофе, только без молока. Она худенькая. У дочери тот же цвет волос, только они еще не отросли. Над ушами болтаются кудряшки. Девочка улыбается.

– Это Эд Кеннеди, – говорит ей мама. – Скажи: «Здравствуй, Эд».

– Привет, Эд Кеннеди, – говорит малышка.

– А как тебя зовут? – наклоняюсь я.

У нее глаза Марва.

– Мелинда Бойд…

Какая же у нее чудная улыбка…

– Красавица, – говорю я Сьюзен.

– Спасибо.

Она открывает заднюю дверь, пристегивает кресло и малышку. И тут я по-настоящему понимаю: Сьюзен – теперь мать! Ее руки привычно проверяют, натянуты ли ремни в кресле Мелинды. Но все равно она такая же красивая, как и раньше.