Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

— Что здесь происходит? — с привычной высокомерностью спрашивал он меня. — Я секретарь обкома партии Грищук. Почему вы задерживаете мои машины?

— Товарищ Грищук! — не сдерживая злости, отвечаю ему. — По приказу командующего 6-й армии я задерживаю дезертиров, паникеров и направляю их на фронт.

— Позвольте, — возмутился Грищук, — разве мои люди дезертиры?

— Да, дезертиры! Они офицеры, коммунисты, имеют оружие и вместо того, чтобы защищать Родину, под благовидным предлогом удирают в тыл.

— Это мои люди, они выполняют государственное задание… здесь архивы…

— Какое государственное задание? Возить и охранять вот эти шкафы, кресла, зеркала и охранять вашу персону? И для этого вам нужна чуть ли ни целая рота офицеров? Сейчас самое важное государственное задание — защищать Родину, а не драпать в тыл. И для вас тоже. Дальнейшее пререкание считаю излишним. Все ваши люди отправятся на фронт. Вас лично я тоже задерживаю и под конвоем отправлю в штаб армии. Все машины конфискую для нужд армии.

Подозвал двоих своих разведчиков и приказал:

— Отправьте этого гражданина в штаб армии.

Грищук смущенно молчал, только попросил разрешения взять свои вещи из машины.

Всех офицеров отправил на фронт. Списки этой «особой команды» я долго хранил в разведотделе и периодически проверял, не удрал ли кто с фронта. Мне передавали, что все они неплохо воевали.

Вообще, я хочу, чтобы меня правильно поняли. Я ведь не против НКВД и их войск, они нужны. Все дело в том, все ли они честно служили Родине при Берии?! Ведь министерство это было очень засорено врагами нашей Родины. Их руками был уничтожен 36 761 человек офицеров накануне войны. Вот в такие критические периоды истории, когда над страной нависает смертельная опасность, и выявляются подлинные патриоты Родины. Одни воюют, стоят насмерть, защищая Родину, как пограничные войска НКВД, покрывая себя неувядаемой славой, а работники НКВД Львовской области решили удрать в тыл.

Отправив команду на фронт, я стал соображать, что же мне делать с шестью грузовыми машинами. Легковую я отправил в лес, решив, что она будет обслуживать разведотдел. А что делать с целым караваном машин, загруженных барахлом?

Мои сомнения легко разрешила немецкая авиация. Налетели на этот участок дороги немецкие бомбардировщики и начали обрабатывать его. Это была ужасная бомбардировка! По моим подсчетам, на шоссе, на беженцев, на машины было сброшено около пятисот бомб. Многие из них были крупного калибра. На протяжении пяти километров на восток от Львова все шоссе было перекопано взрывами. Высокие фонтаны щебня, песка вместе с людьми, обломками машин, повозок и сотнями бумажных папок взлетали вверх. Шоссе покрылось густым облаком дыма и пыли.

Одним взрывом подбросило и меня. На несколько минут я потерял сознание. Когда пришел в себя, над шоссе стояла тишина. Помог мне подняться и укрыться в лесу мой помощник старший лейтенант Матюшенко. Он же сообщил, что в нашей команде убитых нет. Есть только несколько раненых и контуженых.

Среди беженцев оказались два врача — муж и жена. Они отделались только испугом. Я предложил им оказывать помощь раненым. С помощью беженцев, сохранивших мужество, мне удалось навести некоторый порядок на шоссе и эвакуировать раненых.

А машины с грузом барахла были все разбиты и сгорели.

К вечеру мне сообщили, что Львов прочно удерживается нашими силами. Поток дезертиров прекратился, и я счел свою задачу выполненной.

Некоторые пишут, что Львов был захвачен немцами в первый день войны. Это явная ложь! Львов мы удерживали до 30 июня включительно. За 6 дней обороны города наши войска положили здесь много немцев и ночью 30 июня планомерно отошли на новый рубеж.

В штабе армии меня ожидал очень неприятный сюрприз. Вхожу к командующему и докладываю о выполнении данной мне задачи. И вдруг из соседней комнаты выходит… Грищук в генеральской форме.

— Ага, вот, кстати, — говорит Музыченко, — знакомьтесь, это наш новый член Военного совета Грищук.

Признаюсь, я был ошарашен и подумал: «Вот здорово, из дезертиров и прямо в генералы… Теперь мне несдобровать».

Но я ошибся. Он подошел ко мне, подал руку и тут же при командующем сказал, что мои действия были правильными.

— У нас, у гражданских, перестройка психологии на военный лад идет туго, — добавил он с легкой улыбкой.

Я к этим словам отнесся с большим недоверием. Это, думаю, красивые слова, а потом он подведет меня под расстрел. В то время были даны указания Сталина, что генералам и членам Военных советов разрешалось расстреливать подчиненных офицеров по своему личному усмотрению без суда и следствия. Некоторые генералы-самодуры довольно широко использовали это право.

Много погибло офицеров от таких генералов. Особенно широко использовал это право некий самодур-генерал Артеменко, расстрелявший ни за что несколько подчиненных ему офицеров, а сам потом добровольно сдавшийся немцам в плен.