— Я в этом сомневаюсь, что ваше командование здесь сможет и захочет заниматься тем, чтобы выхлопотать для меня подлинные документы, — откровенно ответил я. — Но, так и быть, предположим. Но… — я немного помялся, не зная, как продолжить. — Давай сначала предположим иное. Допустим, я откажусь уезжать. Допустим, любовь к приключениям, дружба к братскому сербскому народу оказалась сильнее, чем ваши настойчивые попытки меня отсюда выпроводить. Предположим, что мне некуда, не к кому и незачем отсюда уезжать. И предположим, что у меня тут имеются какие-то дополнительные обстоятельства, которые не позволяют мне уезжать… И при этом учти: что сделать мне документы не так-то просто, что каждого возвращающегося из Югославии на границе трясут и проверяют по полной программе… Суммировав все это, я, допустим, отказываюсь поддаться на ваши уговоры и остаюсь здесь. Что в этом случае произойдет со мной? Со мной и… И с НЕЙ…
Радомир сидел, опираясь на колени локтями, покачивался взад-вперед и глядел на меня. Не нравился мне этот взгляд. Потому что серб смотрел на меня без осуждения, с искренним сочувствием. Так смотрит человек на близкого ему по крови и по духу, на единомышленника, на друга, который совершает правильный поступок, и осознает, что за этот правильный поступок ему придется расхлебываться полной чашей.
— Что ж, Константин, видит Бог: я сделал все, чтобы тебе помочь.
Он поднялся. Поставил, наклонившись, недопитый стаканчик ракии, повернулся и молча пошел к двери.
Я ошеломленно молчал. Такого я никак не ожидал. И только когда он уже взялся за ручку двери, когда стало ясно, что и в самом деле уходит, у меня не выдержали нервы.
— Погоди, Радомир! — сорвался я с места, догнал, схватил за рукав. — Да ты хоть объясни, что теперь со мной будет? В чем меня обвиняют? Что ж, под суд меня отдавать?..
Станич не оглянулся. Мягко, без резкости, высвободил рукав.
— Ты сделал выбор, Костя. Так что же ты еще от меня хочешь?
В двери прогремел ключ.
Он ушел. Я, постояв в растерянности перед захлопнувшейся дверью, вернулся к своему топчану. Уселся на него. И уставился на оставшиеся пустые тарелки.
В голове мысли крутились, вихрились, толкались, пихались, наплывали одна на другую…
Ситуация сложилась, конечно, довольно паскудная. Виноватым ни перед кем я себя не чувствовал. Разве что перед Мириам, если у нее из-за всей этой истории, если из-за ее доверчивости у нее будут новые неприятности. Впрочем, что такое в данной ситуации неприятности? Ей, по большому счету, могут грозить не неприятности, а кое-что куда похуже.
Не знаю, как мой поступок выглядит со стороны. Однако перед сербским командованием я чувства вины не испытывал. Никаких секретов я не выдавал, никому ничего плохого не сделал. У нас некоторые ребята встречаются с местными девушками, кое-кто даже жениться собирается, чтобы остаться здесь, на Балканах. Так какая разница между мной и ими? Только в одном: моя девушка — с той стороны, она воевала против нас, ее братья и другие родственники, если они у нее есть, тоже воюют против тех людей, помогать которым я сюда приехал. Есть ли в этом вина? С точки зрения морали, с точки зрения взаимоотношений между мужчиной и женщиной, скорее всего, нет. Ромео и Джульетта — наибанальнейший тому пример. Однако с точки зрения практики — военной и политической — подобных связей и контактов лучше избегать. И тут пример приходит на ум уже иной: сын Тараса Бульбы Андрий и прекрасная шляхтянка, например.
Тем не менее, прямой вины у меня перед сербами не было. Но ведь и их можно понять. Потому что в подобной ситуации лучше исходить из принципа «как бы чего не вышло». Тем более, что произошла вся эта история не с их земляком, а с человеком приезжим, пусть даже с самыми благими намерениями.
А в самом деле, что мне могут сделать? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно попытаться поставить себя на место соответствующих сербских начальников, правомочных решать мою судьбу. Как говорил мой старшина, «голова дана человеку, чтобы думать, а мозги — чтобы соображать». Вот и попытаемся напрячь голову и пошевелить мозгами.
Итак, что мы имеем? В составе Русского добровольческого отряда воюет некто Константин Беспросветный, находящийся тут, как неожиданно выяснилось, под подложным документам. Причина, по которой он приехал воевать, по большому счету никому не известна. В самом деле, это уже далеко не мальчик, мечтающий пострелять, мир поглядеть и себя проверить… Нет, на войну приезжает уже немолодой опытный человек, о котором к тому же известно, что он служил в Советской Армии и имел воинское звание капитан. Все это, в сочетании с отсутствием подлинных документов, наталкивает на предположение, что на родине он по какой-то причине оказался в конфликте с законом. Что еще? Человек бывалый, он здесь становится неплохим разведчиком, известным под прозвищем Просвет.
Вот и все, пожалуй. Я имею в виду, что это вся «объективка», которая у сербов имеется на меня. Теперь другая сторона.