Я признала хаос (СИ)

Не заботясь о манерах, запихиваю пальцы в середину пудинга и, поморщившись от прохладной мягкости смеси, подцепляю несколько дрожащих кусочков. Не глядя, отпихиваю пиалу в сторону и вытягиваю руку в сторону Виви.

‒ Пробуй.

Сложно не ухмыляться. Еще труднее прекратить так откровенно торжествовать. Не считаю, что на подобный жест меня стопроцентно вынудил Виви, ‒ я сама сделала выбор. Однако, несмотря на наглядную некрасивость моего поступка, я все же внутренне счастлива от того, насколько максимально унизительным получилось предложение.

Мои гнев и злоба никуда не делись. Мне не одержать победу над Виви напрямую, но вот в таких идиотских ситуациях я вполне способна его слегка уколоть.

Давай же, покажи, как тебе неприятно.

Насколько тебе противно.

Ты ведь унижен.

Предлагать Иммора угощение так, как делаю это я, ‒ изощренная форма прямого оскорбления.

Твоя гордость уязвлена?

Твое самолюбие задето?

И? Оскорбишь меня в ответ?

Что ты скажешь мне?

Как ответишь?

Наше противостояние продолжается, и я могу заниматься этим хоть…

Пальцы Виви неожиданно смыкаются на моем запястье. Подтаявшие кусочки пудинга уже начинают медленно сползать по коже. Едва успеваю передвинуть коленку по одеялу, чтобы сохранить равновесие, а Виви тянет мою руку дальше к себе. До тех пор, пока моя ладонь не оказывается на уровне его лица.

‒ Эй?..

Интуиция сразу врубает абсолютно все предупреждающие механизмы, и на мгновение мне чудится верещание десятка сигнальных систем в моей голове. Будь сейчас здесь чужак, ‒ да хотя бы такой же отморозок, как те, что проникли на территорию университета, ‒ в его башку бы уже врезалась моя нога.

Но передо мной Виви. И я глупо мешкаю, теряя драгоценные секунды.

И он беззастенчиво пользуется моим промедлением.

Кусочек пудинга, от жара моей кожи уже превратившийся в малюсенькую капельку, соскальзывает на запястье и едва не срывается вниз ‒ к одеялу. Но не успевает. На его пути возникает препятствие.

Виви, почти прижимаясь губами к месту на моей коже, где посмела остановиться злосчастная сладкая частичка, чуть выше его собственной хватки, горячит меня дыханием, а затем непринужденно ловит капельку кончиком языка.

Меня пробирает от затылка и до коленей, словно в мою кровяную систему запустили жидкое пламя. И оно смешивается с жизненными потоками, пробуждая каждую давно омертвевшую эмоцию, раззадоривает ощущения, застывшими реакциями сокрытые на поверхности кожи, ‒ миллиметр за миллиметр, и учащает дыхание.

«Не распробовал», ‒ читаю в сиянии его глаз.

И вздрагиваю, почувствовав настоящее прикосновение.

Пламя нежничает, ластится и завораживает, сопровождая безумное скольжение языка Виви по моей ладони ‒ от запястья до кончика безымянного пальца. Запутываюсь во вдохах и выдохах. Обжигающие губы мягким напором заставляют согнуться мой указательный палец и, легонько прихватывая его сбоку, медленно продвигаются вдоль него, собирая основную массу пудинга.

Очухиваюсь только тогда, когда Виви, давя чуть сильнее, прижимается губами к подушечке моего большого пальца, запечатлевая на нем влажный поцелуй.

Вырываю руку из его хватки, и он не препятствует мне в этом.

‒ Угостился? ‒ как ни старалась расхрабриться, а голос все равно звучит сдавленно.

Вместо ответа Виви облизывает левый уголок своих губ ‒ не демонстративно, однако чтобы я, бесспорно, заметила.

‒ Сладости на сегодня закончились! ‒ плюхаюсь на кровать и, извернувшись змеей, укутываюсь в одеяло с головой.

«На сегодня…»

Эхо тихого голоса Виви звучит в голове до тех пор, пока разум милостиво не позволяет мне провалиться в сон.

Глава 21. Предрешенный рассвет

Далекое вчера

Отстранено вглядываюсь в сверкающую речную поверхность. Загрязнение в ней давно превысило все возможные нормы существования жизни. В бурном потоке вьются мглистые густые завихрения, блестящие маслянистые пятна волнообразно танцуют, подстраиваясь под водное течение, о камни разбиваются зеленоватые пузыри, а в некоторых местах сумасшедшее бурление удерживают внутри матовые куски, похожие на растянутую грязевую пленку.

‒ Идем же, солнышко.

Четыреста пятая берет меня за руку и, мнительно оглядываясь, ведет вверх по заросшей тропинке. Мы останавливаемся около разрушенного моста и заброшенного шлюза. Из черной пасти в стене, состоящей из беспорядочно наваленных камней, рвется наружу водопад, похожий на разбавленную смесь из чьих-то раздавленных внутренностей.

Неподалеку располагается и хижина Шрамника — нелепая конструкция из погнутых и соединенных между собой контейнеров. Кое-где поблескивает металл, но в основном роль своеобразных украшательств играет ржавчина.

‒ Сюда.

Четыреста пятая опускается на корточки возле кривых ступеней хижины. Двести тринадцатый тоже здесь, сидит, скрючившись, у двери, почесывает крестообразный шрам, заменяющий ему левый глаз, и равнодушно наблюдает за копошащейся у его крыльца девушкой.