Сейчас в монастырях старцы встречаются редко. Оптину пустынь в пору нашего приезда окормлял старец Илия, проведший на Афоне тринадцать лет. Он вошел в храм, когда служба уже шла, я успел попросить у него благословения, но он увидел видеокамеру, махнул на нее рукой и тихонечко посоветовал:
– Хватит тебе снимать!
Наученные опытом, мы тут же все выключили: новой кассеты с браком мы бы не пережили.
Благочинного мы больше так и не видели. Нам сказали, что он с большой температурой закрылся в своей келье. Интервью с ним нам переписать не удалось. У нас вообще в репортаже говорили только женщины: мать Пантелеимона, поварихи, паломницы. Можно было подумать, что мы делали сюжет из женского монастыря.
Мы успели главное: увидеть обитель, когда она только крепчала. Это важно, потому что, пройдя период возрождения, монастырь может поменяться… Успокоиться, что ли. А мы успели увидеть Оптину, когда она бурлила. Там еще не умели давать интервью и не знали, где разместить на ночлег. Там еще запирались от телевизионщиков в кельи и не выходили во двор до их отъезда. Но там снег тогда был такой белый, как в годы расцвета старчества, а от мороза звенели стекла в храме. Тогда казалось, что оптинский пряник – самая драгоценная вещь в мире. А свет от рождественского звездного неба позволял сэкономить электрическое освещение. И до сих пор жаль, что не решились попросить хотя бы попробовать знаменитый оптинский чай из местной травы таволги, часто упоминавшийся в старину именитыми гостями пустыни.
Впрочем, в каждом монастыре свои деликатесы.
И свой ритм перед Рождеством.
Но разве ритм любой обители может сравниться с ритмом, в котором живет Дед Мороз! А если Дедов Морозов собирается сразу два!
Разъехаться по домам нам не дали – поздно вечером, когда мы только выехали из Козельска, мне тут же позвонили, чтобы мы мчались в московский аэропорт и, не заезжая домой, отправились еще в одну обитель. На этот раз женскую.
В Новосибирск.
По дороге я спохватился, что не вижу своего дед-морозовского красного мешка! Так мы набегались с нашим багажом, проводя в Козельске каждую новую ночь на новом месте, что я где-то его, судя по всему выронил! Жалко было – нет сил! Ведь он был такой замечательный! Сколько неожиданных подарков я из него достал, когда поздравлял бездомных на Павелецком вокзале! Как я мог его потерять? Не знаю! С этой щемящей ноткой в душе я продолжил свое большое путешествие.
В тот же вечер мы снова были в аэропорту. Этот темп потихоньку превратился в образ жизни. Могли ли мы подумать, что за несколько предрождественских дней сможем объехать так много?