Я сделаю это для нас

«Дневники». Коробка была самой легкой, почти пустой. Я потряс ее — да, в ней были тетради в твердой обложке, судя по звуку. И она была заклеена со всех сторон скотчем; листок, написанный мамой, был между коробкой и скотчем, упакован еще мамой, я был уверен в этом.

Дядя Вова не вскрывал коробку, не читал дневников. И не показывал их никому.

— Я не думал, что в этих дневниках что-то может указывать на того человека, — сказал он тихо. — Я даже не знал, что есть кто-то, кого Ира боялась. И уж тем более даже не предполагал, что она может об этом сделать запись. Но если это все действительно было, то лучше нам узнать все от нее.

Я стоял возле коробки с мамиными дневниками и не знал, что делать. Открыть и прочитать означало, вероятнее всего, узнать, кто был тем человеком, которого мама боялась. Я не верил в совпадения и был почти уверен в том, что если в марте 1998 года он не объявился, то объявился через год и убил мою семью.

Я могу узнать, кто это. Но что я буду делать с этим знанием? Что?

* * *

На улице светало. Мы с дядей Вовой раскрыли коробку, в ней было десять тетрадей, как я и ожидал. Мы разделили их, я взял первые пять лет, дядя — остальные. Читали, пока не взошло солнце, запивая все это горячим чаем. Периодически мы останавливались, чтобы перевести дух и поговорить.

Если в записях было что-то такое, что нас смущало или мы не понимали, о чем идет речь, то делали закладку из липких листочков-указателей, а прочитанные дневники складывали обратно в коробку.

Мама была весьма забавной. На страницах дневника было много юмора — ситуации с отцом, истории с нами. Встречались и невеселые, но безусловно памятные события. Например, рождение Костика — мама описала роды подробно, от момента, когда отец привез ее в роддом, орущую, до момента, когда ей показали малыша.

Особенно хорошо у мамы выходило описывать отца.

Саша сегодня сам не свой. Редактор завернул очередную рукопись про нейролептики, объяснив, что нельзя писать об удачном применении препарата в условиях стационара, если у этого лекарства нет разрешения из Минздрава. Саша очень удивлен, он постоянно забывает, что именно в его клинике проводятся все эти опыты, и не всегда они приносят те результаты, которые были заявлены в сопроводительных документах. Он так забавен в своей наивности.

Но я ничего забавного или наивного в этом не находил. Если препарат испытывается на людях и в его свойствах тестируется «устранение головной боли», а вместо этого он укорачивает геморрой, то едва ли это повод радоваться. А если его побочные эффекты будут совсем не такими, какие отразились на мышах и обезьянах? Озадаченный столь легкомысленным отношением мамы к весьма серьезному на мой взгляд вопросу, я продолжил чтение, сделав в голове отметку подумать об этом как-нибудь.

У Саши явно проблемы с пищеварением. Отнесла ему третью рукопись в туалет. Он заявил, что ему там удобнее всего, никто не отвлекает, но я-то знаю, что вчера он по дороге до дома съел шаурму, и, по всей вероятности, не одну. Как отучить большого ребенка от этой гадости?

Да, отец периодически попадался нам с мамой стоящим у метро с шаурмой в одной руке и с газетой в другой. Мама всегда выхватывала недоеденный сверток из лаваша с мясом и овощами и выбрасывала в урну. Вид у нее при этом был такой же, когда она забирала у меня какую-нибудь ерунду, которую я поднимал на улице с земли, только с отцом обходилось без подзатыльника. Но всю дорогу до дома мама возмущалась, что отец наверняка не обедал, раз ел шаурму прямо перед домом, хотя знал, что дома его ждет ужин. Разговор плавно перетекал в мамины рассуждения о том, что она готовит невкусно и надо бы либо записаться на кулинарные курсы (которых в то время еще не было, но все о них мечтали), либо завести домашнего повара (что нашей семье было не по карману). Отец, конечно же, тут же начинал с мамой спорить, утверждая, что шаурма — это ничего серьезного, и на аппетит она не влияет, даже наоборот, после этой гадости ужасно хочется борща и всего того, что мама приготовит.

Из размышлений меня вывел дядя Вова.

— Ничего я не нашел про мужчину, зато нашел вот что, смотри, — он протянул мне дневник.

Это была тетрадь № 10. Запись датирована 30 апреля 1998 года.