– Кое-что. – Сейчас можно было бы рассказать ему про сообщение, но я этого не делаю. Он скажет, что это всего лишь спам, а я накручиваю себя, потому что просто не умею расслабляться.
– Мамочка, я хочу есть! – Джейкоб в носках тормозит возле нас, скользя по полу.
– Иди на кухню и помоги маме приготовить обед, – велит ему Дэниел. А сам устремляется наверх принимать душ.
– Мог бы и сам приготовить ему обед, – бормочу я себе под нос. Правда, потом я вспоминаю, что он готовил завтрак и отвел Джейкоба поиграть в баскетбол. Это уже куда больше того, что Дэниел делал по воскресеньям в Ванкувере, поскольку там он обычно все выходные напролет играл в гольф и работал.
– Что, мамочка? – переспрашивает Джейкоб.
– Ничего, сладкий. Чего бы ты съел?
Глаза Джейкоба загораются. Я заметила, что сегодня он ни разу не сосал большой палец.
Сын расплывается в улыбке.
– Твой знаменитый жареный сыр!
Я приобнимаю его за маленькие плечики.
– Идет. Можешь помочь мне намазывать хлеб маслом.
Проходя по гостиной, мы минуем окно, выходящее на Тарину кухню. Прозрачные шторы с бледно-голубыми и серыми цветами раздвинуты.
Тара стоит возле окна и вглядывается в наши окна. Заметив меня, она быстро отворачивается и тянется за чем-то на кухонном столе. У меня на затылке волосы встают дыбом. Я спешу за Джейкобом.
Может статься, что беспокоиться мне стоит вовсе не из-за Холли. Возможно, опасность куда ближе, чем я думаю.
Глава десятая
Бриллиантовый браслет сверкает на столе перед отцом и Лизетт. В Холли крепнет желание спастись бегством, но она не может просто развернуться и броситься прочь. Теперь уже слишком поздно. Спасенья нет. Сердце стучит с такой скоростью, что начинает кружиться голова. Как такое возможно? Она ведь спрятала браслет очень надежно, подсунула под свои эссе и учебники на самом дне ящика письменного стола. С какой стати Лизетт или отец вообще решили туда сунуться?
Холли не в состоянии говорить. Она не может даже двинуться. Взгляд Алексис мечется между браслетом на столе, Холли и родителями. Она подступает на шаг к Холли – едва заметный выбор стороны перед тем, как карты будут раскрыты.
– Алексис, иди, пожалуйста, наверх, в свою прежнюю половину дома, – стальным тоном произносит Джон. Его взгляд холоден и жесток. Он сидит, как статуя, посреди дивана, уперев руки в бедра. Лизетт прижимается к нему.
– Я считаю, что должна остаться, – возражает Алексис.
– Золотце, тебя это не касается, – отвечает дочери Лизетт. Глаза у нее опухшие, шапочка из черных волос в полном беспорядке.
– Побудь пока у меня в комнате, Алексис. Я скоро приду. Все в порядке. – Мозги Холли кипят в попытке найти объяснение, способное стереть с отцовского лица это ужасное разочарованное и хмурое выражение.
Алексис трясет головой.
– Я останусь здесь.
– Как знаешь, – отвечает отец и поворачивается к Холли. – Зачем? – вопрошает он, пристально глядя на дочь, как на чужую.
Холли стоит, не говоря ни слова, не в силах взглянуть на Алексис и страшась того, что произойдет дальше.
Она не может ничего объяснить. Ответа на отцовский вопрос не существует. Холли сама не понимает, для чего ей понадобилось красть значимые для Лизетт вещи и наслаждаться возможностью заставить ее почувствовать утрату.
– Я не знаю, – говорит она, злясь на то, как слабо и тихо звучит ее голос. – Мне жаль.
– Тебе жаль? И все? Что еще ты можешь сказать в свое оправдание? – требует отец сквозь зубы.
Лизетт придвигается к Джону еще ближе. Вид у нее потрясенный. И победоносный.
У Холли есть что еще сказать, но она до ужаса боится. Может быть, а вдруг отец все-таки поймет. Она наконец освободится от тошнотворного чувства, постоянно ворочающегося где-то внутри.
– Я не хочу продолжать обучение в медицинском и работать в «Хэлс Про Икс».
По исказившей отцовское лицо ярости она тут же понимает, что совершила огромную ошибку.
– Ты воровка. И лгунья, – выплевывает отец. – Ты разочаровала меня сверх всякой меры. Ты предала мою жену и опорочила честь нашего рода. И все, что ты можешь сказать, это что тебе не нужно образование, которое мы щедро тебе давали? – Взгляд Джона скользит к отметине на ключице Холли. Его лицо морщится от отвращения.
Холли почти задыхается. Честь? Она вонзает ногти себе в ладони, чтобы удержаться и не потрогать отметину. Если признать, что отец ее заметил, все станет еще хуже. Она уже и не знает, сколько отдала ради возможности принадлежать к этой семье и отцовского одобрения. Холли собирается что-то сказать, но отец еще не закончил и поднимает руку.
– Я хочу, чтобы ты сейчас же покинула этот дом. Ты отдашь мне ключи от дома, от офиса и своего джипа.
Алексис за спиной Холли охает.
– Мама… – начинает она.
– Нет, Алексис, – сурово обрывает дочь Лизетт. – Холли не может совершить преступление, украсть у меня и считать, что это нормально. У действий есть последствия. Возможно, тебе тоже не стоит проводить с ней столько времени. Мне больно говорить это, но она на тебя дурно влияет.
Алексис переминается с ноги на ногу.