Оливье мне не верит. А я и не пытаюсь заставить его поверить. Хотя на сей раз говорю правду. Лора мягко сказала мне: не торопись, мама, твой друг еще под наркозом, он придет в себя часа через три, тогда и навестишь его. Вот я и решила сперва поехать в Руасси, подождать там, а потом уже отправиться в Биша.
– А я думал, что мы перестали обманывать друг друга, Нати. Почему бы тебе прямо не сказать, что ты едешь повидать этого типа с ласточкой?
– Я не еду его повидать.
– Что так?
– Потому что… потому что он скоро умрет, Оливье. Ему осталось жить всего несколько дней… Он…
Странное дело: Оливье не удивлен. Может, меня выдало мое искаженное лицо, моя походка сомнамбулы?
– Откуда ты это знаешь?
– Меня… мне позвонили из больницы и…
– Перестань лгать, Натали! Умоляю, хватит лжи!
– Лора… Мне позвонила Лора.
Оливье молчит. Он понимает, что я его не обманываю, и этого ему достаточно.
А ведь он много чего мог бы сказать.
Например, обвинить меня.
Или простить.
Или торжествовать.
Оливье пропускает меня, я сажусь в «хонду» и смотрю на часы на приборной панели.
По прежнему расписанию я должна была через два часа вылететь в Джакарту. И меня захлестывают образы центральных улиц города, превратившихся в каналы, перепуганных туристов среди развалин и осколков стеклянных стен отеля
48
1999
Стеклянная стена ресторана на двенадцатом этаже
Из пятидесяти ресторанных столиков занята едва ли половина, и почти все посетители – мужчины, почти все при галстуках и почти все, если не считать нескольких западных туристов, азиаты, скорее всего, дельцы. Индусы, малайцы, корейцы, японцы, китайцы – я с удивлением констатирую, что мне легко распознать их национальность по росту, элегантности или степени раскованности. Романтическая панорама бухты, видимо, избавила хозяев отеля от необходимости заботиться о его интерьере. Безвкусный палас с узором из лиловых цветов гибискуса, большой аквариум с подсветкой, огромные телеэкраны – один со спортивной программой, другой с караоке – вот и весь декор, плюс отдаленный запах жареного мяса.
Ну и конечно, колченогий стол.
Официант приносит нам два меню в кожаных переплетах, украшенных великолепной Гарудой – мифической птицей Индонезии. Илиан их не открывает. Он задерживает официанта, с улыбкой смотрит на него и уверенно заказывает:
–
Я перевожу удивленный взгляд на парня, и тот поясняет на почти безупречном французском:
– Ласточкины гнезда, мадемуазель.
Официант удаляется, а я как дура пялюсь на Илиана. Мне никогда не приходилось пробовать это изысканное блюдо. Самое дорогое и роскошное из всех азиатских специалитетов. По легенде, люди собирают их, рискуя жизнью, на верхушках скал над морем или на пальмах в джунглях… Не говоря уж о том, что килограмм этого редкостного кулинарного сокровища, обладающего, как говорят, свойствами афродизиака, стоит десять тысяч франков! Даже в Индонезии, самом крупном поставщике этого продукта в мире.
Я прикасаюсь к руке Илиана:
– Не надо, Ил. Это блюдо стоит целое состояние. Месячная зарплата – за суп из перьев…
– Если ты имеешь в виду мои гонорары, то это, скорее, мой годовой доход.
Наши пальцы сплетаются.
– Илиан, я оценила твой красивый жест: ласточкино гнездо для Мисс Ласточки. Очень романтично, браво! Но не нужно, это уж слишком.
– Это ничего не будет стоить!
Я пристально гляжу на него, встревоженная еще больше. Предпочитаю другие его выдумки – бесплатные и спонтанные, плод его воображения.
– Мне не нужен такой подарок.
– А я его тебе и не дарю.