– Лора, Марго, я надеялся, что мне никогда не придется обсуждать это с вами. Надеялся, что прошлое никогда не вернется. Ну так вот… Ваша мама едва не бросила нас, вернувшись из Джакарты…
Оливье не решается посмотреть на дочерей. Может, они плачут? Или вышли на цыпочках из комнаты? Но он все равно должен говорить, должен рассказать все до конца.
– После того как мама вернулась из Джакарты, она много работала. Но врач запретил ей летать, он диагностировал у нее нечто вроде
Оливье умолкает, его взгляд по-прежнему устремлен на экран. Он слышит, как всхлипывает Марго. Слышит голос старшей дочери:
– Да, папа, я помню. Но мне почему-то кажется, что мама пробыла в Индии какую-нибудь неделю или две, в общем, не дольше, чем в обычных рейсах.
– Нет, маме понадобилось гораздо больше времени на размышления. Много месяцев. Я уже решил, что мы ее потеряли, но она все же вернулась. Несомненно, благодаря тебе, Лора. Однажды она вернулась и больше не уезжала. Мало-помалу становилась веселее, похожей на себя прежнюю. И это благодаря тебе, Марго. Мы решили завести второго ребенка, потому что опять любили друг друга. С тех пор все шло хорошо.
Лора белая как полотно. А Марго безутешно плачет.
– А я… я родилась через сколько времени после этого? – спрашивает она.
Оливье наконец отрывается от экрана и смотрит на дочерей.
– Почти через два года.
Потом все долго молчат. Марго кладет голову Лоре на колени, и та ласково гладит сестру по волосам. Стенные часы отстукивают секунды. Людские толпы на экране замедляют движение. Минута молчания вот-вот должна начаться. Марго прерывисто, между двумя всхлипами, произносит:
– Странно как-то – все эти совпадения. Этот тип, ради которого мама нас чуть не бросила, оказался в больнице Биша. А теперь вот – Джакарта. Как раз сегодня мама должна была туда лететь. Она ведь оттуда вернулась, когда все это случилось. Из Индонезии… Это теперь ее показывают круглые сутки, а раньше о ней годами и речи не было…
Ей никто не отвечает. На экране кадры какого-то стадиона. Марго продолжает говорить в воздух, лишь бы не молчать. Вот папа, тот никогда не умел заполнять паузы. Это для него слишком сложная задача, он работает руками, а не языком, – такова была одна из их любимых семейных шуточек. Как, впрочем, и другая: «Папа сегодня слишком строг – слишком много строгал». Семья – это когда все разделяют шутки. А не тайны.
– Они готовят концерт на стадионе «Уэмбли», – говорит Марго. – В память о погибших в Индонезии.
Стадион на экране сменяется клипом: певцы по очереди подходят к микрофону, а рефрен подхватывают все хором. Но в комнате стоит мертвая тишина, как будто их усилия напрасны.
Наконец Лора нарушает молчание:
– Его зовут Илиан, папа, Илиан Ривьер. Я с ним говорила. Сказала ему, что я дочь Натали. Он… Ему осталось жить несколько дней. Он обречен. Следователь думает, что это могло быть предумышленное покушение на убийство. Он в сознании. Пока еще… Ты…
Лора в нерешительности замолкает. Марго растерянно переводит взгляд с сестры на отца.
– Ты… ты не хотел бы с ним поговорить?
Оливье не отвечает. Слава богу, хотя бы не возмутился, думает Лора. И настойчиво произносит:
– Я думаю, это было бы правильно, папа.
Марго перестает следить за их скрытым поединком, она вытирает глаза и сосредоточенно смотрит на экран. Ее губы шевелятся, она подпевает выступающим:
–
Но ее никто не слушает.
– О чем мне с ним беседовать? – спрашивает Оливье.
– Я… мне кажется, у него есть тайна… важная тайна, которую он мог бы тебе доверить.
В этот момент большой экран разделяется на двенадцать маленьких, на них возникают города планеты, от Нью-Йорка до Шанхая, от Кейптауна до Рейкьявика.
Наступила минута молчания.
51
1999