Я служил на флоте

…Затем они пили коньяк с Володей и тремя больными из его палаты. Выдули все три бутылки. Асланов начисто забыл о цели своего визита и только прощаясь, Руденко молча протянул ему сложенный вдвое лист бумаги. Уже в приемном отделении он отдал его Ирине, она прочла его вслух. Начиналась записка словами: «Находясь в приемном отделении с температурой более 39 градусов… и заканчивалась: «по инциденту я и Асланов претензий друг к другу не имеем».

Асланов поднялся на второй этаж и подал записку дежурному по госпиталю майору медицинской службы Шевченко, на имя которого она была написана Руденко. Подробно изложил ему суть инцидента в приемном отделении. Шевченко внимательно выслушал его доклад, затем показал запись в журнале учета происшествий. Асланов прочитал запись Шевченко, где было указано, что капитан-лейтенант Руденко первым ударил дежурного врача-хирурга по лицу.

Шевченко с ненавистью процедил сквозь зубы:

— Не будь этой записки от Руденко, тебя как минимум лишили бы диплома, как максимум — завели бы уголовное дело. Я не знаю, как ты уговорил Руденко написать на мое имя докладную, но я не верю, что он тебя вообще ударил. Завтра я все равно доложу начальнику госпиталя.

Слово свое он сдержал. Утром после сдачи дежурства вновь заступившему врачу-хирургу в приемное отделение Асланову позвонила секретарь начальника госпиталя, сообщив, что его хочет видеть «главный». В кабинете начальника госпиталя кроме хозяина никого не было. Сделав три шага от двери, Руслан доложил о своем прибытии. Начальник госпиталя оторвал голову от лежавших перед ним бумаг, снял очки и стал внимательно рассматривать офицера.

— Скажите, Асланов, капитан-лейтенант Руденко действительно Вас ударил? Или дело обстояло по-другому? Откровенно Вам скажу, я не верю ни одному Вашему слову. Вы, кавказцы, лицемеры и лично Вас надо было бы лишить диплома. Но так как Руденко написал объяснительную, Вам просто повезло. Вы мне лично крайне неприятны, и я не хочу дальше с Вами общаться. На том и разошлись. Из кабинета начальника госпиталя Асланов вышел несколько удрученный. «Надо же, «кавказцы лицемеры», недалекий человек какой-то, про себя возмущался Руслан. Суббота для лейтенанта выдалась выходным днем. На окраине Севастополя он снимал комнату в частном доме у двух одиноких стариков.

«Поеду-ка домой и хорошенько высплюсь», — решил Асланов. Конечная остановка троллейбуса была как раз на площади перед военно-морским госпиталем. Как всегда, в троллейбус набилось много народу: мамы с малышами, школьницы и школьники в пионерских галстуках, ну и, конечно, бабушки и дедушки. Наконец битком набитый троллейбус тронулся. Руслану досталась возможность стоять на второй ступеньке у заднего входа. Несмотря на то, что все фрамуги и форточки открыты, в троллейбусе стоит страшная духота. Проехали Ушакову балку, Угольную. На остановке Судостроительного завода в переднюю дверь троллейбуса втиснулись пять рабочих, еще трое — в заднюю. Вошедшие были в брезентовых спецовках — грязных и покрытых ярко-оранжевой охрой. В таких спецовках работают в доках, где они очищают днища кораблей от ракушек и старой краски. Но это было не самое страшное. Рабочие, стоявшие на ступеньках задней двери, где ранее стоял Асланов, стали громко переговариваться с передними, обильно сдабривая свою речь ненормативной лексикой. Матерились эти рабочие так грязно, что пассажиры троллейбуса разом замолчали, в салоне повисла тишина.

Первыми не выдержали молодые мамаши, они вежливо попросили рабочих не травмировать психику их детей. На что последние покрыли трехэтажным матом и мам, и стоящих рядом с ними молодую поросль, и всех их родственников до седьмого колена. Женщины, видимо, не желая сдавать свои позиции, не нашли ничего лучшего, как обратиться к офицерам — пассажирам с просьбой утихомирить разбушевавшийся пролетариат. Но офицеров в троллейбусе было двое — стоящий в нейтральной середине пожилой капитан второго ранга, явно не боец, и лейтенант Асланов, по воле судьбы оказавшийся рядом с рабочими у задней двери. «Беда не приходит одна, — подумал с тоской Руслан, — одну неприятность пережил, и вот тебе вторая». Лейтенант негромко выдавил, обращаясь к рабочим:

— Послушайте, ребята, вы бы прекратили нецензурно выражаться, здесь ведь дети и женщины.

Спереди раздался рев одного из рабочих:

— Петро, кто там напрашивается, дайте ему в хайло.