Я спас СССР! Том II

— Под мою ответственность, Петр Афанасьевич.

— Александр Иванович, это можно сделать только в экстренном случае!

— Так экстренный случай и настал, — прерываю я стенания зама и сую ему под нос бумагу написанную Хрущевым — Утром в аэропорту Внуково произошло покушение на главу государства.

Услышав такое и увидев под документом личную подпись 1-го секретаря ЦК КПСС, Лаптев теряет дар речи и кажется, готов потерять вслед за ним еще и сознание. Димон оценивающе смотрит на этого колобка — как его будем тащить? Александр Иванович аккуратно отодвигает зама с дороги и кивком предлагает нам продолжить путь.

— Не орел… — констатирую я очевидное.

— Хозяйственник он хороший, но человек трусоватый, — дипломатично отвечает Александр Иванович.

— И кто у нас рабочим с трибуны объяснит, что в Москве происходит? Он же от страха заикаться начнет.

— Надо будет, сам объясню, если тезисы мне набросаете.

Я с уважением смотрю на дядьку. Этот объяснит, этот точно не сдрейфит и любой ответственности не побоится. И ему я с легким сердцем отдам свою заготовленную речь. Мы заходим в просторную, и абсолютно безлюдную приемную, Александр Иванович достает ключи и открывает массивную дверь, ведущую в кабинет директора ЗИЛа. Шторы в кабинете опущены, здесь царит сумрак и воздух застоявшийся — чуть пахнет пылью. Ковровая дорожка, традиционный длинный стол для совещаний, два ряда стульев по бокам и огромный директорский стол с письменным прибором, перекидным календарем и портретами основоположников на стенах. Классика жанра — кабинет большого советского начальника. Из необычного только портрет Лихачева на стене, в пару к привычному всем Ленину, и подарочные модели машин за стеклом книжного шкафа. Ну, и интересующий нас телефон с гербом на диске, стоящий на приставном столике у стены.

Дальше мы звоним Хрущеву, тот уже успел перебраться в Кремль. Я зачитываю текст речи, он внимательно слушает, не перебивает. Но пара мелких замечаний по тексту у него находится. В конце он одобрительно хмыкает.

— Молодец, Русин! Хорошо вас профессора в МГУ учат. Все по делу и идейно выдержано. Я тут говорил с Мезенцевым, он меня убедил, что выступать со вступительным словом должен кто-то из руководства ЗИЛа. А обращение к Пленуму пусть зачитает кто-то из партактива: или рабочий, или инженер низового звена — сами там решите. Фельдъегерь с текстом обращения к вам уже выехал. Что скажешь, Алексей?

— Наверное, вы правы, Никита Сергеевич.

— Вот и я так думаю. Тебя мы решили пока поберечь и не бросать на амбразуру. Ты просто аккуратно введи товарищей в курс дела, расскажи им, что произошло, но…! — Хрущев делает многозначительную паузу — Без лишних подробностей. И лично проследи, чтобы митинг нормально прошел. Вмешивайся только в самом крайнем случае. А потом, как и договаривались — сразу езжай в редакцию Правды.

— Задание понял, разрешите выполнять?

— Выполняй, герой! Потом отчитаешься.

Ну, а дальше завертелось, понеслось… Не успел я рассказать начальнику Первого отдела об утренних событиях и дать ему прочесть заготовленную речь, как примчался фельдъегерь из Кремля. Потом мы перешли к обсуждению кандидатуры для чтения Обращения к Пленуму и к нам присоединился парторг завода. Я, конечно, не утерпел и вторым выступающим предложил своего отца — уж больно удобный случай, грех не воспользоваться.

— А ты откуда его знаешь, Алексей?

— Недавно интервью брал у Дениса Андреевича про ЗИЛ 170.

— Понятно…

— Только не знаю, вышел ли он из отпуска — они с семьей вроде на юг собирались.

— Сейчас узнаем.

Через десять минут в кабинет Александра Ивановича входит отец — загоревший и на удивление аккуратно подстриженный — видимо маме все-таки удалось затащить в парикмахерскую перед поездкой на юг. Мы тепло здороваемся, я ввожу его в курс дела и излагаю ему свое предложение.

— Не испугаетесь, Денис Андреевич?

— Алексей, я в девятнадцать роту в атаку поднимать не боялся, а уж тут точно не дрогну!

— Вы фронтовик? — невинно интересуюсь я.

— Довелось немного повоевать, уже в самом конце войны. Кенигсберг брал.

— Это хорошо, тогда вам легко будет понять подоплеку нынешних событий.

Дальше я кратко рассказываю отцу о причинах отстранения Семичастного от должности, о злополучном списке 22-х, и о том, как он якобы собирался потом переложить всю вину на ничего не подозревающего Хрущева.

— Вот гад… мы-то с мужиками думали, что врут вражьи голоса, а оно оказывается и правда.

Я скромно молчу, предоставляя ему самому додумывать причины мести Семичастного. Воображение у моего отца богатое, мне ли этого не знать! Потом продолжаю излагать официальную точку зрения на сегодняшние события. Отец возмущенно качает головой.

— Ни перед чем не останавливаются, подлецы! Это надо же такое придумать: взорвать самолет с кучей невинных людей, лишь бы самим у власти остаться?! Ну, ничего святого у людей! И еще смеют себя коммунистами назвать.

Нужный настрой создан, отец кипит праведным гневом, даю ему ознакомиться с обращением к Пленуму. Отец читает, одобрительно цокает языком.