Осталась одна пара, а я уже жутко устала. Последствия нервного срыва все еще дают о себе знать слабостью и ломотой в теле. Отказаться от Демьяна оказалось губительно для меня же самой. Даже температура поднялась, пока я раз за разом убеждала себя в том, что поступаю правильно. Смотрела на его сообщения, которые даже не читала, зная, что станет еще хуже, а сама глотала слезы. Все пальцы до крови истерла, сдерживая себя, чтобы не ответить на звонок.
Я не знаю выхода из сложившейся ситуации кроме того, что нашла. Просто не знаю. Я не могу сейчас дарить нам надежду, а потом уничтожить обоих. Это нечестно. Это больно…
— Мари, может тебе кофе принести? — Оля заботливо кладет руку на мое плечо, пока я опираюсь на подоконник в ожидании, когда нам откроют двери в аудиторию. — Выглядишь неважно.
— Устала просто. Пройдет.
— На тебе лица совсем нет. Случилось что?
Случилось….
— Нет, я правда в поря… — договорить не получается, так как мой взгляд привлекает мужская фигура, движущаяся в нашем направлении.
Сердце мгновенно дергается, как будто его зарядом от электрошока пронзили, и начинает остервенело буравить грудь. Всматриваюсь, убеждая себя, что мужчина, чьи уверенные шаги приближают его к нам, не может быть Демьяном. Это последствия трех мучительных дней выдают мне галлюцинации, но нет…
Демьян вальяжной походкой идет по коридору. Одна рука в кармане, вторая свободно раскачивается. Его взгляд блуждает по студентам, и я слышу, как рядом со мной начинают шептаться одногруппницы. Слов почти не разбираю, но могу угадать восхищенные восклицания. Перед глазами плывет. Что он здесь делает? Зачем приехал?
Оля замечает Демьяна, когда он подходит к нам и останавливается, пригвождая меня взглядом к месту. Злится, а я не могу ничего поделать с собой и жадно впитываю его присутствие. Как человек, который погибал без воды, и ему позволили сделать один маленький глоток, чтобы еще хотя бы на немного продлить предсмертную агонию.
— Привет, — Оля здоровается первая. Краем глаза замечаю, как она переводит взгляд с меня на Демьяна.
— Привет, Оль, — он отвечает, не отрывая от меня прищуренных глаз, — Мариам.
— Здравствуй, — говорю пересохшими губами.
— Пойдем, поговорить надо.
— У меня пары, не могу.
— Можешь. Ничего не случится от того, что ты один день прогуляешь.
Мужской голос звучит спокойно, но всполохи яростного пламени, взрывающиеся в темных зрачках, выдают его истинное состояние.
— Демьян, не надо. Я же тебе все написала, — почти шепчу, потому как вокруг все затихают, наблюдая за нами.
Я никогда не показывалась в университете с мужчиной. Разворачивающийся феномен приковывает взгляды присутствующих. Чувствую их кожей, от чего становится неуютно.
— Мариам, если ты не пойдешь сама, я понесу тебя. Выбирай.
Да, маленькая, игра в прятки окончена. Можешь не смотреть на меня так, как будто я делаю что-то противозаконное.
Мариам опускает глаза в пол, словно раздумывая, а спустя несколько секунд берет сумку, стоящую до этого на подоконнике.
— Мы поговорим, и я вернусь, — бросает Оле, прежде чем пройти мимо меня.
— Не вернется.
Разворачиваюсь и иду следом. Руки зудят от желания пригвоздить к стене, задрать юбку эту обтягивающую и заставить вспомнить, как она дрожала три дня назад в моих объятиях, прежде чем отодвинула в сторону по неизвестной мне причине.
— Демьян, послушай, — выйдя на улицу, Мариам останавливается посреди дорожки, ведущей к парковке. С неба начинает капать дождь, поэтому я беру ее за локоть и молча подталкиваю к машине.
— Садись.
— Нет, я не поеду никуда.
Блядь. Сжимаю челюсти, чувствуя, как закручивает злость.
— Мариам, сядь в машину, — цежу сквозь зубы.
— Демьян, перестань.
Все напускное спокойствие в долю секунды слетает с её лица, когда дернув локоть на себя, она отшатывается, а я вижу, как в глазах цвета вечной ночи блестят слезы.
— Прости меня, — Мариам обхватывает себя руками, — прости, но я не могу. Отец никогда тебя не примет. Я точно знаю.
Кулаки сжимаются от тупого отчаяния, забившегося где-то на задворках сознания. Опять отец… В грудной клетке шипеть как от кислоты начинает.
— Откуда ты знаешь?
— Спросила. Он даже не допускает мысли, что я или Давид можем быть с кем-то другой национальности. Понимаешь? — Мариам всхлипывает, щурясь от набирающего обороты дождя.
Капли ударяются о мою рубашку и растекаются пятнами, как и все, чем я жил все это время. Ожиданием, что приеду и сделаю ее счастливой, а она ни хрена не помогает.
— Понимаю. А ты понимаешь, что делаешь? Трусливо повторяешь сценарий Давида.
Отчаянно мотает головой, как будто не желая слушать, но я скажу.
— Ты слепо делаешь то, что тебе говорят, даже не пытаясь настоять на своем. Как ты собираешься стать адвокатом, если не готова отстаивать свою точку зрения?
Меня бьет крупной дрожью от каждого сказанного слова. От того, как обидно и больно звучат его слова.
— Это другое, — пытаюсь оправдаться, — семье нельзя противоречить.
— Ну да, — любимые губы кривит усмешка, — в семье надо быть безвольной куклой и позволять решать все за тебя?
— Хватит, перестань.