Я тебя выдумала

Я посмотрела на Чарли, и знакомый спазм вины прошелся по моему животу. Я старшая сестра. Предполагается, что должна показывать ей пример и вести себя по жизни так, чтобы люди говорили: «Эй, ты сестра Алекс, верно? Вы так похожи!», а не «Эй, ты сестра Алекс, верно? У тебя тоже крышу снесло?»

Единственное, чему я ее научила, так это проверять еду перед тем, как она съест ее. Мне стало легче на душе – она еще недостаточно взрослая, чтобы понимать, за что ей следует ненавидеть меня.

– Выйди из комнаты. Мне надо переодеться, – сказала я.

Чарли заскулила и скорчила гримасу, но все же сползла с кровати, подняла с пола шахматную фигурку, которую уронила, и поспешила к двери. Я надела пижаму и залезла под одеяло.

Я посмотрела на свои фотографии и артефакты.

В расположении картинок не было ритма или объяснения, почему они тут висят. Несколько лет тому назад иногда, глядя на старую фотографию, я находила в ней что-то новое, какое-то отличие от прежней. Чего-то могло не хватать. Я залезла в сумку и достала фотоаппарат, затем просмотрела снимки, сделанные сегодня. На первом должны были быть утренние белки – но фотография уже была иной. Казалось, я снимала не их, а лужайку соседей. Белки растворились в пространстве.

Далеко не всегда все было так просто. Некоторым вещам требовалось куда больше времени, чтобы исчезнуть. У меня были также альбомы, напичканные фотографиями, но только того и тех, кто, как я твердо знала, существовали в реальности, например, родителей. Чарли был посвящен целый альбом. Я не раз заставала ее в моей комнате за изучением его.

Артефакты достались мне от папы. Первое и главное: папа был археологом. Я понимала его. Если бы я была способна днями напролет возиться в грязи, то тоже выбрала бы эту профессию. Мама обычно сопровождала его, но потом на свет появилась я, и они долго решали, а стоит ли таскать ребенка с собой на раскопки. Когда мама перестала учить меня дома, ей расхотелось, чтобы я путешествовала, а потом родилась Чарли, и у них было недостаточно денег, чтобы брать нас обеих. И потому моя мама вечно торчала дома, а отец всегда отсутствовал.

Приезжая домой, он привозил всякую всячину: большую часть нашего нынешнего имущества, мебель и даже какую-то одежду. Мама распихивала все это по подходящим углам, и тогда переставало казаться, что в доме пусто.

Я старалась не думать о том, что перевозка вещей через океан должна влетать в копеечку.

Помню, еще перед тем, как мне поставили диагноз, я лежала в кровати, и мои артефакты разговаривали со мной и друг с другом. Я слушала эти разговоры, пока не проваливалась в сон.

Теперь артефакты со мной не разговаривают. По крайней мере, когда я сижу на таблетках.

Выключив свет, я перекатилась на другую сторону кровати, потянув за собой простыню. Маленький мальчик у аквариума с лобстерами терял свои очертания – и я напомнила себе, что даже если он существовал в действительности, чего не было, то он и Майлз не обязательно один и тот же человек.

Это было десять лет тому назад. С тех пор я его ни разу не видела. Вероятность новой встречи просто смехотворна.

Я долго не могла заснуть. Лежала и ждала, когда мама пройдет мимо моей комнаты и закроет дверь в свою спальню (Чарли закрыла дверь где-то полчаса назад), затем вылезла из-под одеяла, натянула кофту, старые кроссовки и взяла из-под кровати алюминиевую бейсбольную биту. Посмотрев в окно, я прислонила ее к стене.

Я не часто разъезжаю на велосипеде в темноте, но ходить люблю. Бейсбольная бита ударяла о кроссовки, ночной ветерок гладил ноги, я миновала задний двор и вышла в лес Ганнибалз-Рест. Впереди журчал ручей. Я сделала последний поворот и оказалась перед мостом Красной ведьмы.

У меня не было необходимости оглядываться и осматриваться, потому что здесь встречались миры. Всем казалось, будто они видели или слышали в этих местах что-то странное, и мне не приходилось скрывать, что и я подвержена этому. Я засмеялась, вспомнив, как Такер упомянул этот мост. Красная ведьма? Та, что потрошит путников, купается в их крови и вопит как банши? Нет, я ее не боюсь. Кошмар мог перевернуть и вывернуть наизнанку действительность, напугать до смерти кого угодно, но только не меня. Бейсбольная бита брякала по асфальту, а я приближалась к мосту Красной ведьмы.

Сегодня ночью здесь не было никого страшнее меня.

Девятая глава

Эйнштейн говорил, что безумие – это многократное повторение одних и тех же действий в ожидании разных результатов. Я продолжала фотографировать все подряд, надеясь, что однажды посмотрю на один из этих снимков и пойму, что это была галлюцинация.

Я продолжала совершать свои осмотры по периметру, мечтая оглянуться вокруг, не будучи охваченной паранойей. Целыми днями думала о том, что кто-нибудь когда-нибудь скажет мне, что я пахну лимонами.

Если я и не была безумной по чьему-то еще определению, то эйнштейновскому соответствовала на все сто.

Десятая глава