Я — Темур, властитель вселенной

Я находился среди лучников и вместе с ними вел прицельную стрельбу, дважды мои стрелы нашли свою цель, поразив двух человек на гребне стены, которые лили кипящее масло на головы моих воинов. Они выронили ковши из рук и, полагаю, сами получили ожоги от кипящего масла. Мы полагали, что в течении короткого времени нам удастся закрепиться на крепостной стене, что дало бы возможность дальнейшего развития успеха. Наконец, после того как полторы тысячи моих воинов были убиты, обожжены и вышли из строя, нам удалось закрепиться на одном из участков восточной части крепостной стены и через тот, уже контролируемый нами участок я непрерывно направлял свежие силы, чтобы осуществить прорыв внутрь города. Чтобы поднять боевой дух воинов, я велел Шахруху, войдя в город, крушить и жечь дома, чтобы осажденные были лишены возможности сопротивляться, укрывшись за их стенами, превращая каждое жилище в военное укрепление.

Для Шахруха я специально подчеркнул: «В бою всякое проявление жалости и мягкотелости оканчивается поражением, следует убивать, разрушать и жечь до тех пор, пока враг не будет сломлен или сдастся в плен. Возможно и такое, что стремясь обмануть тебя, враг выставит впереди своих женщин и детей, в этом случае ты должен безжалостно перерезать всех тех женщин и детей. Но после того, как враг сдался, сложил оружие, его не убивай, потому что убивать сдавшегося на твою милость врага неблагородно и против законов шариата, исключая случаи, когда он сам заслуживает это».

Шахрух отправился в город, спустя короткое время, над городом поднялись столбы дыма и я понял, что мои воины с помощью горящих факелов начали поджигать дома. Я прислушивался к звукам, раздающимся в том городе и испытал наслаждение, когда до моих ушей стали доноситься яростные вопли дерущихся, вопли и стенания женщин и детские крики, грохот рушащихся домов.

Для моего слуха никакая мелодия не может звучать слаще, чем музыка боя и по этой причине я никогда не испытывал наслаждения от мелодий чанга, уда, гануна (род гуслей). Я поражаюсь тому, что люди вместо того, чтобы избрать своим ремеслом войну, становятся земледельцами, ткачами или седельщиками, почему они не поймут, что самое лучшее и самое приятное занятие — это военное ремесло и никакой человек как в этой, так и в загробной жизни не в состоянии испытать тех приятных ощущений, которые испытывает воитель.

Если желаешь быть великим, быть властителем этого мира — избери военное ремесло. Если желаешь, чтобы твои сыновья после тебя достигли величия и власти — обучи их военному ремеслу. Поэт из Туса (Фирдоуси), могилу которого я обустроил и установил на ней надгробье, пишет:

«Дабирй аст аз пешахо арзманд Аз он мард афканда гардад баланд. (Писательство — ценнейшее из ремёсел, возносящее человека на высоты величия).

Но ученый писатель, каким бы высшим не считалось его ремесло, никогда не достигнет положения Властителя Вселенной, разве, что если займется военным ремеслом. Я почитаю ученых и всякий раз, завоевывая очередной город, не убиваю и не обижаю людей науки, тем не менее считаю, что положение ученого и связанный с этим почет, никогда не перерастёт пределов моральной, духовной ценности, если конечно он, подобно мне, не является мастером клинка и не изберет своим основным ремеслом войну. Воитель, подобный мне, повелевает сотней тысяч писателей и ученых, тогда как величайший из ученых мира, подобный ибн Халдуну (о нём и о встрече с ним в стране Шам я подробнее расскажу позднее) не имеет иного выбора, кроме как проявлять покорность воителю, подобному мне.

Я думаю личность, являющаяся воином, хоть раз увидевшая панораму битвы, слышавшая боевой клич доблестных богатырей, вопли женщин и заложников, лязг оружия, грохот от копыт скачущих коней, никогда не испытает удовольствия от нежной музыки и заигрываний кравчего, потому что из всех наслаждений мира высшим для воителя является наслаждение, которое он обретает на поле сражения.

Сражение внутри города стало более яростным и часть защитников, находившихся на гребне стены, была вынуждена покинуть свои места, чтобы поспешить на помощь согражданам, сражавшимся внутри города. Отправляя воинов перелезать через стены, я бы не успел до захода солнца обеспечить необходимую подмогу своим и поэтому приказал устроить бреши в крепостной стене, чтобы войску легче было ворваться в город и выйти из него. Когда солнце первого дня месяца Хаммаль достигло зенита, мои воины, пользуясь уменьшившимся числом и ослаблением защитников, сумели пробить пять обширных проломов в крепостной стене. К тому времени из города вышли и направились в мою сторону несколько человек, и видно было, что они несут кого-то на носилках. Когда они приблизились, я увидел, что на носилках лежит мой сын Шахрух, осмотрев его, я понял, что он еще жив, даже если бы оказалось, что он убит, я бы не был опечален. Таким же образом, когда был убит Шейх Умар (о чем я поведаю далее), это происшествие не оказало на меня и малейшего отрицательного воздействия.