Читаем Я у мамы дурочка полностью

Я у мамы дурочка

Я вошла в зал. Он был полон людьми, дым густой завесой стоял над столиками, выползал на площадку, где толпа двигалась в танце, поднимался под потолок.

Свободных мест не было, но я хотела есть. И у меня был день рождения.

Всё же у стены был один совершенно пустой столик, и я села за него. Ко мне так долго никто не подходил! Я одна на краю света в свой день рождения! Очень хотелось плакать, даже больше, чем есть.

Напрасно уговаривала себя – столько людей сегодня занималось моей персоной! Но такое чувство заброшенности, одиночества…

Еду на Курилы! – уговаривала я себя. Но в душе звучало: я одна, совсем одна, а у меня день рождения…

Подошёл официант, молодой, самоуверенный и сердитый.

– Почему вы сели за мой столик?

– Все остальные были заняты…

– Ну и что? Это служебный стол, и он не обслуживается.

И тут он увидел мои заплаканные глаза.

– Что с вами?

– У меня день рождения. Я сегодня прилетела и ничего не ела с утра. И так далеко все…

– Я сейчас!

Он обслужил меня быстро и красиво.

– С днём рождения! Счастья вам!

В океане

Мы едем, едем на Курилы! Трое ребят – Паша, Коля и старший – Саша. В обкоме сказали:

– Если Саша едет – всё будет в порядке.

В первый раз я увидела океан по дороге в Корсаков. Он был огромным, неправдоподобно огромным и сверкал, и поблёскивал каждой капелькой своей. Но и потом, сколько ни видела его, он всегда был разным и захватывающим.

В тот наш незабываемый рейс он был не просто Тихим. Он был тишайшим, весь из лазури и расплавленных солнечных лучей.

Саша сказал, что Тихим океан назвал Магеллан, он прошёл его в августе.

Но я повидала его и ревущим, и грозным, и опять тихим и ласковым…

Теплоход везёт оргнабор на плавбазы, в Малокурильск и Крабозаводск на Шикотане. Кроме оргнабора только труппа Магаданского театра и мы вчетвером.

Самый общительный среди нас – Коля. Не успеваем оглянуться, в каюте три девушки, с которыми он успел познакомиться. На столе появляется солёная рыба, чамча – острая корейская капуста – и водка.

То, что я не пью водку, поначалу воспринимается, как хорошая шутка. А когда понимают, что это всерьёз, обижаются.

– Ребята, я же пила с вами пиво на пристани!

Это подействовало, но рыба для меня слишком солёная, чамча слишком острая…

Саша ведёт меня в ресторан.

– Нормальный ресторан. Садись вот сюда, здесь девушек больше.

Меня очень долго не обслуживают. Когда через сорок минут за мной приходит Саша, недовольная официантка только берёт у меня заказ.

Он садится напротив. На столе появляется бутылка вина, я выпиваю половину стакана, допивает Саша.

Мы выходим на палубу, для него эта бутылка явно лишняя, и мне его трудно вести.

Дверь в его каюту заперта, а Коля, говорят, на верхней палубе, на танцах.

На палубе не пройти, в этой толпе, по-моему, немыслимо найти человека. Пока я соображаю, что делать, Саша случайно задевает шезлонг с молодым морячком. Тот вскакивает мгновенно. Они сближаются, он, и Саша, и винные пары, окутывающие каждого в отдельности, сливаются в одну грозовую тучу.

– Ты что?

– Ничего. А ты что?

– Откуда ты такой взялся, ты формы морской не носил! – Это он Саше, секретарю комсомольской организации тралового флота!

Теплоход покачивает, палуба высоко, и до края – два шага.

Я обнимаю их обоих за плечи, они стоят близко, как два бычка.

– Мальчики, ну что вы! Перестаньте!

– Он тебе муж?

– Нет, не муж.

– Так почему ты не хочешь, чтобы я его сбросил с палубы?

– Я и не хочу, чтобы он тебя сбросил. Ни того ни другого не хочу!

Такая железная логика действует! Расстояние между ними увеличивается.

– Скажи ей спасибо!

– Нет, это ты ей скажи спасибо!

Наконец каюта открыта, я сажаю Сашу на диван и выхожу на палубу.

Вдруг по теплоходу проносится:

– Кто на плавбазу «Александр Корсаков» – приготовиться!

Океан чёрный, даже звёзды в нём не отражаются. Как будто их отражения тонут в пучине. У борта теплохода стоит баржа, впрочем, стоит – не то слово, она пляшет на волнах, как скорлупка. Её то и дело швыряет о борт теплохода, подбрасывает под верхнюю палубу и снова опускает вниз.

А на неё уже спущен штормтрап, два каната с перекладинами, Бог знает сколько ступенек. На барже его стараются держать двое моряков.

И по нему спускаются девочки. У меня и сейчас перед глазами – девчонка в юбке, не в брючках, юбчонка эта взлетает, трап разворачивается, смотреть вниз – так страшно!

В коридоре плачет девушка, обняв матроса. В холле обмениваются адресами:

– Пока!

– Пиши!

– Приезжай!

И баржа отходит, и уже на ней плачут одни, пляшут другие… И морячок, которого только что обнимала девушка, выбрасывает бумажку за борт. Читает, комкает и выбрасывает. И я вижу эту бумажку на волнах, а она всё не тонет и не тонет…

А музыка гремит, и прожектора светят в океан, и теплоход кажется таким большим и надёжным по сравнению с крошечной баржой, которая развернулась и отходит медленно в черноту, а на ней и пляшут, и плачут…