Я умею прыгать через лужи

После этого Питер всегда останавливался, если отец хотел проехать мимо него на молодой лошади, но, несмотря на это, лошадь заносило на траву, а отец натягивал поводья и чертыхался.

Он ненавидел автомобили, но говорил мне, что от них уже никуда не денешься.

– Когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, Алан, – сказал он, – ты сможешь увидеть лошадь только в зоопарке. Их дни сочтены.

Он стал реже объезжать лошадей, а жизнь дорожала, но все же ему удалось скопить десять фунтов на несколько банок коричневой мази, которой мама натирала мне ноги. Это было американское средство, известное как «Система Виави», и торговец, который продал мазь отцу, гарантировал, что после нее я непременно начну ходить.

Мать месяц за месяцем втирала ее мне в ноги, пока весь запас мази не вышел.

Отец с самого начала в это не верил, однако, когда мама сообщила ему, что мазь кончилась, он с горечью сказал:

– А я-то как дурак надеялся на чудо…

Он заранее подготовил меня к бесполезности такого лечения, и я не испытывал большого разочарования.

– Не буду я больше попусту тратить время на лечение! – заявил я отцу. – Мне это только мешает.

– Вот и я так думаю, – ответил он.

Теперь я ездил на пони, которых он недавно закончил объезжать, и часто падал. Только что объезженные пони часто пугливо шарахались в стороны, а я так и не научился держаться на неспокойной лошади.

После очередного падения я убеждал себя в том, что оно случилось в последний раз и больше не повторится, но отец в этом сомневался.

– Все мы так считаем, сынок. Мы говорим это после каждого падения. Когда парень падает в последний раз, он этого уже не чувствует.

Но мои частые падения его беспокоили. Поначалу его мучили сомнения, но потом он вдруг решительно начал обучать меня, как лучше падать – расслабив мышцы, свободно, чтобы смягчить удар о землю.

– Выход всегда найдется, – убеждал он меня. – Не такой, так другой.

Отец всегда быстро решал проблемы, связанные с моими костылями, но чем я буду заниматься, когда окончу школу, – на этот вопрос у него не было ответа.

До конца учебного года оставалось всего два месяца. Что дальше? Мистер Симмонс, хозяин лавки в Туралле, пообещал платить мне пять шиллингов в неделю, если по окончании школы я стану вести его книги, но хотя меня весьма воодушевляла мысль о самостоятельном заработке, я мечтал о работе, которая бросила бы мне вызов, потребовав напряжения всех сил и способностей, присущих только мне.

– Кем ты хочешь быть? – спросил отец.

– Я хочу писать книги.

– Что ж, это дело хорошее, – сказал он. – Этим можно заняться, но чем ты будешь зарабатывать на жизнь?

– Люди же зарабатывают на жизнь книгами, – ответил я.

– Да, но на это уходит много-много лет, к тому же нужно быть очень образованным человеком. Питер Финли говорил, что написать книгу – самое трудное дело на свете. Он пробовал. Ты не подумай только, что я против того, чтобы ты писал книги. Вовсе нет, но сначала нужно учиться.

Он молча постоял, задумавшись, а потом заговорил так, будто точно знал, что однажды я стану писателем.

– Когда будешь писать книги, – сказал он, – пиши, как Роберт Блэтчфорд. Это тот парень, что написал «Невиновен». Отличная книга. Она написана, чтобы помогать людям. Видишь ли, – продолжал он, – нет смысла писать книги только ради денег. Уж лучше объезжать лошадей. Когда объезжаешь лошадей, создаешь что-то хорошее из того, что могло оказаться дурным. Легко испортить лошадь, но вот придать ей… ну…. характер, что ли… понимаешь? Допустим, заставить ее работать с тобой, а не против тебя – вот это трудно. Когда я познакомился с Питером Финли, он дал мне книгу под названием «Моя блестящая карьера». Говорят, ее написала женщина, хотя она называет себя Майлз Франклин. Это лучшая книга, какую я читал в жизни. Эта дама не боится брать барьер. Она на все готова, и у нее есть сердце… Не знаю… Писать книги – дело нелегкое, и мне кажется, ты неверно себе его представляешь. Думаешь, приятно проводить время за написанием книги. А это… ну, может, когда тебя тряхнет разок-другой, ты поймешь, что я имею в виду.

Мы сидели на верхней перекладине забора в загоне и смотрели на молодого жеребчика, которого отец приучал к уздечке. Жеребчик грыз удила. Углы его рта были стерты до красноты.

– Спина у него слишком длинная, – внезапно заметил отец и продолжал, возвращаясь к нашему разговору: – Если парень даст тебе сто фунтов за книгу, можешь не сомневаться: ему самому это выгодно, но если все бедные и обездоленные люди снимут перед тобой шапки за то, что ты написал ее, – это совсем другое дело; это того стоит. Но сначала тебе надо пожить среди народа. Ты полюбишь его. Эта страна принадлежит нам, и мы сделаем ее раем. Люди здесь равны. В любом случае, желаю тебе удачи. – И добавил: – Пиши книги. Но сначала немного поработай у Симмонса, пока не встанешь на ноги.