«Я увидел Сталина как раз в тот момент, когда он выходил из Георгиевского зала, где проходил конгресс. На нем была серая военная шинель, сапоги и гимнастерка полувоенного покроя. Он уже спускался по лестнице, когда к нему подбежал какой-то мелкий служащий из аппарата Коминтерна и задал какой-то вопрос. Я сидел в нескольких шагах, курил и наблюдал за делегатами конгресса. Служащий Коминтерна был очень мал ростом и, как это часто бывает у низкорослых людей, компенсировал этот недостаток чрезмерной активностью. Сталин и сам был невысок, но этот клерк доставал ему только до плеча. Сталин, возвышаясь над своим собеседником, спокойно слушал, иногда кивал или вставлял одно-два слова. Маленький человечек прыгал вокруг Сталина, дергал его за рукава, за лацканы и пуговицы и безостановочно говорил, что даже у меня стало вызывать раздражение. Но что привлекло мое внимание и заставило запомнить эту сцену, было удивительное терпение, с которым Сталин слушал своего собеседника. Я подумал, что он, должно быть, идеальный слушатель. Он уже собирался уходить, но вместо этого в течение почти часа спокойно слушал собеседника, был так нетороплив и внимателен, как будто у него был неограниченный запас времени и он мог без конца слушать этого маленького суетливого клерка. В его манере было что-то монументальное.
Первое впечатление навсегда осталось в моей памяти. Это было впечатление о человеке какой-то удивительной стабильности и уверенной силы. Терпение – довольно редкая черта у людей дела. Она редко сочетается с «капризностью», «нелояльностью», «грубостью» и опасной жаждой власти – как раз теми четырьмя чертами характера, которые Ленин отметил у Сталина в своем предсмертном письме к съезду партии, известном как его «завещание»…».
Никто из членов Политбюро – ни по отдельности, ни все разом – такой «удивительной стабильностью», «уверенной силы» и тем более «терпением» не обладали. Оставшись без Сталина они бы обязательно переругались и всё бы с итоге закончилось отстранением их от власти и сменой следующим – более молодым и рьяным поколением партаппаратчиков.
Не знаю чем бы всё кончилось ибо в отличии от «реального» июня месяца – никого вторжения и разгрома РККА не было… Но всё решила докладная записка Берии по плану «Барбаросса», из которой следовало, что немцы даже уже коменданта Минска назначили - запланировав взять его на пятый день войны… Что в принципе и произошло в «реальной истории».
Худо-бедно, но сомнения в профпригодности в советском генералитете я на том совещании у соратников посеял и они тихо запаниковали. «Громко», как в «реальном» 29 июня 1941 года - они запаниковать не могли, ибо ещё е было ни «внезапного и вероломного», ни разгрома РККА в Приграничном сражении, ни потери Минска - про которую члены Политбюро ВКП(б) узнали не из доклада собственного Генштаба, а от лондонского радио.
Опять же - не знаю, чем бы кончилось эта история, если бы не Лаврентий Павлович… Это он предложил создать чрезвычайный, обладающий диктаторскими полномочиями орган - «Государственный комитет труда и обороны» (ГКТО) и назначить товарища Сталина его Председателем.
Мнения опять же разделились, но за это предложение высказались срочно прибывшие в Москву Жданов и…
Хрущёв!
…Но окончательного решения принято не было.
И вот они здесь.