Я вернусь через тысячу лет. Книга 2

А, собственно, почему бы ей этого и не знать, если аналогичные рисунки бегущих животных были когда-то найдены в пещерах эпохи палеолита на территории Франции? Нам в «Малахите» показывали снимки тех всемирно известных рисунков. Право же, они были не лучше этих, сделанных тонкими рукам Тили.

— А ещё есть? — спрашиваю я.

— Всё здесь. Сотру — и опять рисую. Все посмотрят — опять сотру.

— Чем ты рисуешь?

— Вот. — Она нагибается, подаёт мне камень. Кусок твёрдой красной яшмы с острым концом. Значит, где-то поблизости ещё и яшма есть? А в красной яшме нередко прячутся и золото и пирит. Знаю это по Берёзовскому золотому руднику на Урале, возле моего родного города. Сам в детстве рылся в берёзовских отвалах, искал красную яшму. И, вместе с нею, находил пирит.

— Как ты делаешь чёрный фон? — интересуюсь я.

— Вот так! — Тили подбегает к двум плитам песчаника возле входа, опускает между ними кисть руки, двигает её там вверх-вниз и показывает мне чёрную ладонь. Сажа!

Ладонь Тили старательно обтирает о светлый кусок стены и он становится почти чёрным.

— Теперь можно рисовать, — говорит девушка. — Или наоборот. Сначала нарисую, потом потру сажей. Она останется в царапинах.

Входя в пещеру, я допускал, что здесь будет вонять. Но никакой вони нет. По верху пещеры отчётливо тянет свежий ветерок. Видимо, где-то в дальних «комнатах» открыта «форточка» наружу. И значит, у прекрасных этих строителей уже есть представление о вентиляции. И хватает физической закалки, чтобы выдерживать непрерывный сквозняк.

А может, они умеют ещё и закрывать «форточки» подходящими камнями? Умеют же урумту закрывать северные входы…

Из узкого «коридора» выходит женщина среднего возраста и протягивает мне кхет.

— Тулю? — спрашиваю я.

— И, — отвечает женщина.

— Мама, — поясняет Тили.

— Дай нож! — прошу я её. — Не умею откусывать кхет зубами.

Тили снисходительно улыбается, будто сожалеет о слабости моих зубов, вынимает из-за пояса кожаные ножны, из ножен — охотничий нож, подаёт мне.

Я отрезаю верхушку кхета и вынужденно выковыриваю содержимое ножом. Все следят за мной очень внимательно. Может, потому, что такого роскошного ножа никогда не видали. Может, потому, что интересно: как едят сыны неба? Потом пойди-ка объясни им, что ножом есть неприлично!.. Но ведь и с ложкой за голенищем ходить — тоже не очень-то…

Впрочем, что там ложка!.. Читал я когда-то, что «миротворец» Александр Третий за голенищем носил резиновую фляжку с водкой. На любой момент!.. И каким только пьяницам ни доставалась бедная моя Россия!

Выскрести ножом всю сладковатую кашицу из кхета, понятно, не удаётся. Да я к этому и не стремлюсь. Нож вытираю платком и возвращаю Тили. Кожуру кхета кладу к стенке. Мимоходом фиксирую пристальные завистливые взгляды Фора и Вига, направленные на нож. Они буквально глаз от него не отрывают. Вряд ли долго он у Тили удержится…

— Мне пора, — говорю я. — Сыны неба ждут меня.

— Тут твой дом, — отзывается Фор. — Когда захочешь.

Выходя из пещеры, я обнаруживаю на площадке перед нею целую мастерскую, подобную той, что развёрнута в селении купов оружейником Биром: крупный гранитный валун и два «сидения» возле него — из тех же плит песчаника. А вокруг них — кучки кремнёвых осколков и необработанных кремней, недоделанные наконечники стрел и копий, изогнутые костяные «кинжалы» из коротких оленьих рогов. Таких «кинжалов» не видел я ни в мастерской Бира, ни в руках купов.

Сюда бы тоже слесарный верстачок доставить!.. С набором инструментов… Здесь бы поняли, что к чему…

Проводить меня идут все, кроме Тулю, и возле вертолёта Тили приглашает:

— Приходи ещё! Я всегда жду тебя.

— Приду! — обещаю я. — Берегите эти дуги! — Я показываю на мыслеприёмник. — Они ещё понадобятся.

Я открываю дверку машины, закидываю в неё пустой контейнер и решаю не трогать, не открывать контейнер с аккумуляторами от «Контура». На материке он не нужен — аккумуляторы наполовину сели. Мне они тоже пока ни к чему. Пусть подождут.

Через две минуты я уже в воздухе. А Фор и его семья стоят на холме, пока я не теряю их из виду.

42. Что может быть прекрасней уходящей любви?

День пролетел как одно мгновенье, впереди был вечер, а на Материке — про себя я впервые назвал его Центральным! — вечер уже наступил. Утих ли шторм на море?

— Диспетчерская! — Я нажал кнопку на пульте. — Диспетчерская! Отзовись!

— Диспетчер слушает.

Голос Армена. Значит, Резников отработал свою смену.

— Говорит Тарасов. Добрый вечер, Армен! Как там шторм? Утих?

— Давно. Я уж тебя не тревожил. Анатолий мне всё объяснил. Ты, похоже, забегался?

— Весь в мыле!

— Идёшь к нам? Или забирать машину?

— Иду. Включи, пожалуйста, пеленгатор на космодроме.

— Ты не в Город?

— В Город — потом. Сначала на корабль.

— Что-то зачастил ты на корабль…

— Там мой дом.

— А я думал, твой дом у Тушина.

Я промолчал. Обсуждать эту тему с кем-либо считал излишним. Подумалось, что сейчас Армен спросит о результатах моего полёта на север, во владения урумту. Раз уж Анатолий всё рассказал… Но Армен не спросил. Молодец! Чем меньше об этом знают, тем лучше.