Я вещаю из гробницы

Как будто меня тут не было. Внезапно голос Доггера упал до шелеста листьев, вздохов ветра в исчезнувшей иве.

Я затаила дыхание.

— Бассейн, — медленно проговорил он, и его слова бусинами нанизывались на длинную нитку. — В джунглях… иногда вода чистая, и ее можно пить… иногда мутная. Погрузи в нее руку — и она исчезает.

Доггер вытянул дрожащую руку, чтобы прикоснуться к чему-то, чего я не видела.

— Она исчезла… или она там, невидимая? Кто-то ищет в глубинах, беспомощный, в надежде найти… что-то… что угодно…

— Все хорошо, Доггер, — сказала я, как всегда, и прикоснулась к его плечу. — Это не имеет значения. Неважно.

— О, но это имеет значение и это важно, мисс Флавия, — возразил он, поразив меня своей настойчивостью. — И может быть, сейчас более чем когда-либо.

— Да, — автоматически повторила я. — Может быть, сейчас более, чем когда-либо.

Я не совсем понимала, о чем шла речь, но была уверена, что разговор должен быть продолжен во что бы то ни стало.

Не меняя темы, я заметила мимоходом, как будто ничего не произошло:

— Не нарушая ничьей конфиденциальности, могу сказать, что человек, которого я имею в виду, это член городского магистрата Ридли-Смит.

В конце концов, если бы Доггер был со мной в склепе, он увидел бы его своими глазами.

— Я слышал о нем, не более, — ответил Доггер.

— А тот другой, о котором я спрашивала тебя раньше, это его сын Джослин.

— Да, припоминаю. Отравление свинцом.

— Именно, — сказала я. — Ты заключил, что я была в Богмор-холле.

— Я слышал разговоры о сыне, — продолжил Доггер. — Слуги говорят. На рынке ходят слухи.

— Но не о его отце? — подсказала я.

— Нет. Об отце нет. Во всяком случае, описание наружности.

— Бедный Джослин! — воскликнула я. — Если твой диагноз верен, его мать страдала от отравления свинцом, а отец — прокаженный.

Доггер печально кивнул.

— Такое случается, пусть даже мы делаем вид, что нет.

— Они будут жить? — спросила я.

Я медленно подвела разговор к самому важному вопросу.

— Сын — может быть, — ответил Доггер. — Отец нет.

— Странно, не так ли? — сказала я. — Начавшая развиваться проказа убьет его.

— Сама по себе проказа редко бывает смертельна, — заметил Доггер. — Ее жертвы, как правило, умирают от почечной или печеночной недостаточности. А теперь, если вы меня извините, мисс…

— Разумеется, Доггер, — ответила я. — Прости, что помешала. Знаю, у тебя дела.

Все висело на волоске. Доггер был на грани того, чтобы провалиться в один из своих «эпизодов». Я знала, что он просто хочет уйти в свою комнату и тихо развалиться на части.

Но худшее позади, по крайней мере сейчас, и ему надо дать возможность побыть в одиночестве.

— Что происходит, Дафф? — спросила я, врываясь в библиотеку с таким видом, как будто в Букшоу был обычный приятный день.

Моя сестрица удивительно проницательна, пусть даже она делает вид, что это не так. Если и правда звонили с плохими новостями, Даффи уже наверняка разнюхала все подробности.

По этой части она очень похожа на меня.

— Ничего, — ответила Даффи, не отрываясь от сортировки книг. Такое ощущение, что чувство трогательной близости, возникшее между нами во время нашего сестринского перемирия, утекло, словно песок в песочных часах.

— Кто звонил? — спросила я. — Мне показалось, я слышала звонок.

Звонящий телефон был такой редкостью в Букшоу, что на эту тему можно было распространяться, не вызывая подозрений.

Даффи пожала плечами и открыла «Незнакомку из Уайдфелл-холла».[51]

Что бы ни огорчило отца, он этим не поделился.

Что, в некотором роде, успокаивало. Мои сестры все знали. Что знала Даффи, то знала и Фели. Что знала Фели, то знала и Даффи.

Что знала Флавия, было шишкой на бревне в морской впадине. Темной, мрачной и никому не ведомой.

Пытаясь немного разрядить обстановку, я сказала:

— Хочу почитать хорошую книгу. Посоветуешь мне что-нибудь интересное?

— Да, — отозвалась Даффи. — Священную. Библию.

С этими словами она захлопнула «Незнакомку из Уайдфелл-холла» и величаво покинула комнату.

Вот тебе и родная кровь.

25

Ужин был шарадой.

Отец не почтил нас своим присутствием.

Фели, Даффи и я сидели за едой, ведя себя до отвращения прилично: передавали соль и перец, подавали холодный горох, сопровождая все это изысканными просьбами и благодарностями.

Ужасно.

Никто из нас не знал, что происходит с Букшоу и с отцом, и никто не хотел быть первым, кто об этом спросит, — тем, кто бросит последний камень, тот самый камень, который навеки разрушит наш хрупкий стеклянный дом.

Как будто слова могут вызвать его окончательное падение.

— Прошу прощения, могу я вас покинуть? — спросила Даффи.

— Разумеется, — слишком быстро ответили мы с Фели в унисон.

Мне хотелось заплакать.

Еще мне хотелось уйти в лабораторию и приготовить огромную партию йодистого азота и взорвать весь мир и всех в нем, превратив их в огромный гриб багрового дыма.

Люди подумают, что настал конец света.

Море стеклянное, подобное кристаллу… звезда Полынь, семь светильников, радуга вокруг престола, и второй ангел проливает свой сосуд на море, которое превращается в кровь мертвеца.

Я им покажу!

Им придется задуматься.

Кровь мертвеца.