Я вещаю из гробницы

Так вот он какой, канцлер — или член городского магистрата — Ридли-Смит, отец Джослина. И я его уже видела: он был тем мужчиной на фотографии, который вручал приз мисс Танти.

Я внимательно его изучила.

Суровый человек, подумала я, с жесткими водянистыми карими глазами, профессионально бегавшими по сторонам, постоянно перещелкивавшимися с одного из нас на другого, словно каретка пишущей машинки. Я сразу же пожалела всех обвиняемых, кому когда-либо доводилось стоять в суде перед этими неподвижными круглыми глазами.

Лоб у него был постоянно нахмурен, как у человека, который только что учуял неприятный запах, и это впечатление усиливалось тем фактом, что у него полностью отсутствовали брови и ресницы. Его покрытый пятнами нос был расплющен, как будто в молодости он занимался боксом, но не очень успешно.

Пьяница, — решила я.

Хотя член городского магистрата Ридли-Смит не был физически крупным человеком, одно его присутствие, казалось, выдавило весь воздух из склепа, и внезапно стало душно.

Он покачивался на удивительно крошечных ногах и нетерпеливо смотрел по сторонам.

— Ну что ж, давайте закончим с этим, — сказал он необыкновенно хриплым грубым голосом, доставая из кармана жилета часы с крышкой, выдвинул губу и проверил время. — Где останки?

Когда он неловко вернул часы на место, я не могла не обратить внимание, что его запястье, точно как запястье миссис Ридли-Смит на фотографии в Богмор-холле, было необычно слабым и гибким.

Что там говорил Доггер? Классический случай отравления свинцом.

Интересно, в давние дни в Индии член городского магистрата тоже проводил время с оловянными солдатиками жены?

— Мы еще не подняли их, — ответил викарий. — Я подумал, лучше подождать, пока вы…

— Не надо, вы заставляете церковь, суд и полицию ждать. Предлагаю продолжить.

Под церковью он имел в виду епископа; под судом себя. Кто же, черт возьми, представляет полицию?

И тут я заметила инспектора Хьюитта. Он стоял в тени рядом с епископом. Я улыбнулась ему, но, кажется, он меня не заметил. Его глаза двигались по склепу с тем же холодным выражением, что и у члена городского магистрата Ридли-Смита. А может, еще более холодным.

— Продолжайте, — распорядился епископ, облизывая губы.

И в этот самый миг на верху лестницы появилась голова Адама, его подбородок оказался точно на уровне каменного края могилы святого. Мне тут же вспомнилась голова Иоанна Крестителя.

— Что ж, — сказал он, нарушив иллюзию. — Внизу чисто.

— Кто этот… человек? — вопросил член городского магистрата Ридли-Смит. — Он не имеет права находиться внизу. Кто дал ему разрешение?

— Мы дали, — ответил епископ. — Может, вы припоминаете…

Но член городского магистрата Ридли-Смит уже не слушал. Его лицо стало похожим на одну большую грозовую тучу.

— Пойдем, Мартин, — прорычал он и неловко отступил от дверного проема.

Мартин, четвертый рабочий, тот Мартин, который все время молчал, который не обмолвился ни словом с тех пор, как я его впервые увидела, сказал бесцветным дерганым голосом:

— Теперь все кончено.

Три слова. Но их оказалось достаточно, чтобы в моем мозгу вспыхнул фейерверк, распространяя огни и искры во всех направлениях.

Этот голос! Я его уже слышала. Но где?

Мой слух никогда не подводил меня в прошлом, и я ожидала, что он не подведет меня и сейчас.

Я мысленно проиграла слова мужчины: «Теперь все кончено».

В глубине моего мозга что-то щелкнуло, и я услышала этот самый голос, говорящий: «Петр Ильич Чайковский… Франц Шуберт… «Лебединое озеро»… «Смерть и дева»…» Тот самый голос, который доносился из спрятанного громкоговорителя в комнате Джослина в Богмор-холле!

Бенсон!

Этот молчаливый рабочий — сторож Джослина! Он был здесь с самого начала и шпионил, когда вскрывали могилу святого Танкреда!

Когда я мельком увидела часть его лица на лестнице, я сразу поняла, что где-то его видела, но не могла вспомнить где. Разумеется, это было здесь, в склепе, где его безмолвное незаметное присутствие в тени не привлекало внимания.

Теперь он уходил из каменного помещения, шаркая следом за своим хозяином.

И как будто чтобы подтвердить то, что я и так знала, Томми сказал:

— Пока, Бенсон.

— Ну что ж, — вмешался епископ. — Я предлагаю продолжать. Уже поздно. Завтра Пасха. У нас осталась лишь пара часов и еще много работы. Пожалуйста, сообщите мне, когда останки извлекут, мистер Гаскинс, и мы приготовим оссуарий.

И он тоже удалился.

Адам забрался на край камня и уселся, болтая ногами в дыре.

Откуда-то снизу раздался грохот дерева, и лестница застучала о каменные края.

— Привет! — окликнул Адам, глядя в дыру. — В могиле кто-то шевелится.

Лестница снова дернулась, и появилось красное лицо, измазанное грязью и удивившееся при виде нас.

Это был сержант Грейвс.

— А вот и вы, шеф, — сказал он инспектору Хьюитту, освещая фонарем путь, по которому пришел сюда. — Этот туннель и правда ведет отсюда на церковное кладбище.

Блестяще, — хотела сказать я, но придержала рот на замке. Очевидно, что вторая ветвь туннеля, та, по которой я не пошла, ведет в настоящую могилу святого Танкреда.