Я возьму твою дочь

Тишина в комнате была гнетущая. Для Яны было бы лучше, если бы играла негромкая музыка или хотя бы были слышны голоса с улицы. Или хотя бы часы каждые пятнадцать минут отбивали время.

Ее муж, который страстно любил фотографировать и взбудоражил общественную жизнь Берлина, теперь стал словно восковой фигурой, которую какой-то мастер усадил за стол, но которая никогда больше не будет двигаться.

В его присутствии она чувствовала себя словно мертвой. Поэтому повернулась и пошла спать.

Йонатан остался в гостиной, достал бутылку граппы и начал пить. Постепенно его охватила усталость, сознание помутилось. Когда он был пьян, ему удавалось забыть, кем был он и кем была она. Сожаление исчезало на минуты или на несколько часов, этого он не мог точно сказать. Но желанное беспамятство было в парке более длительным и совершенным, чем в знакомой обстановке дома, где он не мог избавиться от иллюзии, что сейчас откроется дверь и Жизель вдруг появится перед ним.

13

На Рождество не долина, а гора была окутана густым туманом. Йонатан вышел из своей квартиры и очутился перед молочно-белой стеной. Невозможно было разглядеть даже кипарис, стоявший у дороги всего в десяти минутах ходьбы от дома. Через открытую дверь туман заползал в комнату, и было видно, как его тянуло сквозняком в спальню. Йонатан снова закрыл дверь, разжег огонь в камине и порадовался тому, что это будет, наверное, самый спокойный сочельник в его жизни. Больше не было никаких дел, и, пока огонь медленно вгрызался в поленья, Йонатан вскипятил чай.

Он не помнил, чтобы у него когда-нибудь было так много свободного времени.

Аманда проснулась оттого, что окно в ванной громко хлопнуло на ветру. Она с трудом повернулась и посмотрела на часы. Десять минут двенадцатого. Собственно, еще рано, обычно она не вставала раньше двенадцати часов. Она подумала, стоит ли пытаться заснуть, но затем почувствовала сильное давление в висках, и это ее напугало. Кроме того, у нее пересохло во рту, следовательно, срочно надо было что-нибудь выпить. Какое-то время она неподвижно лежала на спине. В голове у нее стучало.

«Ну его все к чертовой матери! — подумала она, сползла с кровати и наступила прямо на осколки ночной лампы с разбитым абажуром, которая валялась на полу. — Черт возьми, что опять случилось? Как я вообще попала в постель и когда?»

Она попыталась вспомнить, что же делала вчера вечером. Смотрела ли она телевизор вместе с Риккардо? Или София и Йонатан были весь вечер в кухне? Разговаривали ли они друг с другом? Кто, собственно, навел порядок в кухне или никто этим не занимался?

Она ничего не помнила. Абсолютно ничего. Ну ладно, это не имеет значения. Она выковыряла осколки стекла, застрявшие между окровавленными пальцами ног, и с трудом встала. Ей пришлось держаться за стену, чтобы не упасть. Она сунула ноги в домашние тапочки и потащилась в ванную.

Когда она увидела в зеркале свое опухшее лицо, то вдруг вспомнила: «Madonna puttana,[45] сегодня же Рождество!» В принципе, для нее это особой роли не играло. Аманде было абсолютно все равно, вливает она в себя вино в святой вечер или в обычный.

Когда Йонатан в восемь вечера зашел в кухню семьи Валентини, на столе и на окнах горели свечи, пахло розмарином и шалфеем. На Аманде было синее платье с пятнами, на шее несколько длинных нитей жемчуга. Она вымыла голову, но ярко-красная помада, которой она попыталась накрасить губы, уже размазалась, и выглядело это так, словно она, подобно клоуну, разрисовала себе лицо.

На Софии было облегающее черное платье до колен и, кроме тонкой золотой цепочки, никаких украшений.

«Ты так прекрасна! — подумал Йонатан. — У меня разрывается сердце при мысли, что ты не можешь видеть себя».

— Счастливого Рождества! — сказала Аманда необычно спокойным голосом, — Риккардо сейчас придет. Он должен кое-что принести из кладовки. Садитесь же. Может, хотите чего-нибудь выпить?

Это снова была привычная Аманда, которая не могла выдержать и пяти минут без бокала вина в руке.

Пока она искала штопор, чтобы открыть бутылку, Йонатан взял руку Софии и сжал ее. Сначала она вздрогнула, потом ответила на его пожатие и улыбнулась.

Аманда с бульканьем вылила красное вино в графин и стукнула кулаком по столу.

— Так, — сказала она, — сегодня Рождество, сегодня у нас будет праздник.

Она щедро налила всем вина и чокнулась с Йонатаном.

— Salute! E buon natale![46]

— Buon natale, — сказал Йонатан и, взяв руку Софии, опустил ее на ножку бокала.

Затем прикоснулся своим бокалом к ее, раздался нежный звук.

— Выпьем за тебя, — прошептал он так тихо, что Аманда не могла его услышать, поскольку была занята тем, что открывала следующую бутылку.

— Нет, за нас, — тоже тихо сказала София и посмотрела на него большими карими глазами.

И какую-то секунду Йонатану показалось, что она видит его, а не бесконечную и неизменную темноту.