Как и положено в таких случаях, Богоявленский приехал первым, продюсер явился вторым, а Актер Актерыч пожаловал с приличествующим двенадцатиминутным опозданием. Пока метрдотель вела Грузинцева к столику, поэт видел, какой эффект вызывает его явление – и не только потому, что парня узнавали. Он и сам по себе, даже если не знать о его медийности, был хорош: высоченный, красивый, накачанный, стильно одетый.
Но Богоявленский смотрел не на это. Первое и главное, на что он обратил внимание: на левой руке артиста, на указательном пальце, сияло то самое кольцо! И сразу в голове пронеслось: отправиться после обеда за ним! Подкараулить, подстеречь, ударить по голове железной трубой или битой, оглушить, снять перстень с пальца! И никто больше потом пушкинскую печатку не увидит! Никто и никогда! Он станет хранить талисман, как зеницу ока, в своем сейфе, никому не покажет, ни перед кем не станет хвастаться!
Но нет! Так легко и просто можно только в тюрьму угодить, а ничего не добиться. Надо терпеть, ждать, готовиться и организовать все так, чтобы комар носа не подточил.
Петрункевич познакомил их. Подошла официантка. От волнения, завидев Грузинцева, уронила на пол меню.
Богоявленский сразу предложил:
– А давайте для начала сфоткаемся вместе? Как говорится, если не выложишь обед в интернет – его и не было.
У него имелся свой интерес: потом пристально, с увеличением рассмотреть кольцо Грузинцева.
– Я вас сфотографирую, друзья, – предложил продюсер. Поэт передал ему свой телефон и подвинулся ближе к актеру. Петрункевич щелкнул их, вернул аппарат Богоявленскому. Тот просмотрел картинки: перстень на указательном пальце Грузинцева запечатлелся замечательно.
– Прекрасно! – воскликнул он. – Спасибо, Андрей Палыч! Надеюсь, эти фото лягут краеугольным камнем в наше дальнейшее сотрудничество.
Грузинцев заказал минералку и салат «нисуаз» – он, судя по всему, являл собой полную противоположность саморазрушительным советским и голливудским актерам былых времен. Старался продавать себя подороже и понимал, что его главный капитал – красивое лицо и сильное тело. Поэтому не пил, не курил, выбирал здоровую еду и шесть дней в неделю (как подтверждала соцсеть «Полиграм») качался в зале.
После обмена парой-тройкой шуточек продюсер обратился к артисту, складно повторив то, о чем заранее, в ночном разговоре, попросил поэт.
– Мой друг Юра, – он кивнул на Богоявленского, – написал сценарий, который мне очень понравился. Я прямо завтра же начну продавать его каналам и, уверен, довольно скоро продам. Не Первому так «России», не «России» так «Нетфликсу». Но есть одна проблема: в этом сценарии в главной роли Юра видит тебя и только тебя.
– Приятно. В чем же тогда проблема?
– Но ты же все время занят. У тебя то съемки, то театр, то антреприза.
– Для вас и главной роли я всегда сумею найти окошко. А про что будет кино? – обратился Грузинцев к поэту.
Держался он со всем почтением. Хорошие актеры (и актрисы) обычно снизу вверх глядят на тех, кто в кино и театре что-то из себя представляет, – режиссеров, драматургов, продюсеров. Знают: они от них зависимы. И это сейчас Богоявленскому было очень на руку.
Он практически никогда в жизни – точнее, давным-давно, лет, наверное, с десяти-двенадцати – не пытался производить впечатление на особ мужского пола. Женщин – да, сколько угодно. А мужчин Юре просто незачем было околдовывать.
С тех пор как он пытался очаровать своих новых друзей в пятом классе «А» люберецкой школы номер сорок два, никогда больше к парням и мужикам не подлащивался. Даже не знал, как это делается. Не надо ему это было – ни для карьеры, ни для жизненного успеха. Наоборот, все с
И вот – пришлось подлащиваться. Понимал: прежде всего ему, конечно, надо подружиться с Грузинцевым, нащупать к нему ключи – с тем, чтобы, войдя в доверие, подкараулить удобный случай и завладеть пушкинской печаткой.
Богоявленский в непосредственной близости от кольца почувствовал прилив вдохновения.