Я все скажу

И Лизонька делала успехи. Вот и сейчас: в случайной антикварной лавке, среди прочего барахла, дочь сама, своими глазоньками вдруг углядела истинный диамант. Перстень, витой, с сердоликом, с иудейскими буквами и впрямь гляделся необыкновенно изящно.

Влада представила: она купит для него футляр… Красиво запакует… Преподнесет Андрею…

Красавец Грузинцев откроет упаковку… Затем футляр… И да – он оценит! Еще как оценит! У ее мужа – прекрасный вкус!

– Подскажите, пожалуйста, – спросила она у хозяина лавки, – а сколько стоит этот перстенек?

Наши дни

Человек ко всему привыкает.

К домашнему аресту – тоже.

Квартира, где Богоявленский влачил свое заточение, оказалась не так плоха, как представлялась ему из поселка Красный Пахарь. Тихая, уютная, потолки два восемьдесят. Шум Ярославки сюда почти не доносился. Лишь иногда орали соседи за стеной да включалась под окном бешеная сигнализация.

Когда Юрий Петрович десять лет назад менялся, то выбирал жилье, чтоб был свежий ремонт. Планировал сдавать, если финансовые дела пойдут совсем плохо, – но время это пока не наступило. И вот столичная квартира пригодилась неожиданным образом – кто бы мог подумать для чего.

Из дома он, как и положено, не выходил. Счастьем стало дойти до помойки выбросить мусор. Готовую еду или продукты ему привозила доставка. Из издательств и интернет-магазинов доставляли свежие книжки.

Вай-фай ему выключили, мобильник забрали, но до планшета не добрались, поэтому он иногда подключался через симку к городской сети, посматривал новости.

Пару раз к нему приезжала Кристина. Вообще это было запрещено – визиты разрешаются только членам семьи! – но те, кто его контролировал, видимо, делал и это спустя рукава.

Полушутя он сказал Кристинке, чтобы легализовать ее посещения: «Может, выйдешь за меня замуж?»

– Эй, Богоявленский! Ты всем своим женам так же, походя, предложения делал? Немудрено, что они тебя бросали!

– Еще разобраться надо, кто кого бросал, – проворчал он.

– Вдобавок формально мы с Валерой еще не развелись.

– Ах, может быть, вы до сих пор встречаетесь?

– Может, и встречаемся.

– Погоди же у меня. – И он принялся ее целовать.

Однако, несмотря на почти идиллическую картину отбывания меры пресечения, внутреннее его состояние было далеко от идеала. Почему-то казалось, что грядет страшное, невидимое кольцо вокруг него сжимается.

Дела об убийстве Грузинцева и его вдовы объединили в одно (рассказал адвокат, который тоже нанес поэту визит). Экспертиза показала, что Влада отравлена все тем же аконитом.

Актера и его супругу похоронили в одной могиле. Что характерно, шумихи в прессе и на ТВ по этому поводу не случилось – только единичные заметки в редких оставшихся независимыми интернет-изданиях.

Богоявленский размышлял: «С богатством Колонковой и властным ресурсом генерала Коршикова вряд ли в итоге осудят кого-то из членов семьи. Даже если свой окажется виновен – отмажут и постараются найти козла отпущения на стороне. Как бы я им не стал! Тем более – когда убивали Грузинцева, сам подставился».

Однажды ему позвонил Игорь Борисович:

– Дорогой Юрий Петрович, как ваши дела? Как там живется в вашем заточении? Так сказать, хе-хе, в темнице сырой?

– Вашими молитвами, – буркнул поэт.

– Что-то вы ничего не пишете, не публикуете?

– Так ведь для меня соцсети запрещены. Интернет отрублен.

– Ну, ради такого случая – чтобы благодарная публика увидела и прочла новое творение выдающегося поэта современности – можно, в порядке исключения, вас и к интернету, и к соцсетям возвратить, только скажите.

– Не пишется мне в неволе. Муза не посещает.

– Да? Муза манкирует? Это если фигурально выражаться, да? Зато другая вдохновительница, во плоти, у вас бывает, не правда ли? Кристину Красавину имею в виду. Трижды вас посетила. То есть, формально говоря, налицо нарушение условий домашнего ареста. Будьте осторожны, дорогой Юрий Петрович, правоохранительные органы могут придраться и, как следствие, заменить вам степень ограничения свободы на более строгую… Поэтому вы бы лучше не теряли времени зря, а писали… Как пел ваш коллега Булат Шалвович: «Не оставляйте стараний, маэстро…»[38]

После разговора осталось гадкое чувство. Игорь Борисович совершенно явно шантажировал и добивался своего. Понятно – чего. Хотел, чтобы из-под пера Богоявленского вышли восхваления нынешним властям, существующим порядкам и скрепам.

«Никогда дружба поэта с правоохранительными органами добром не заканчивалась, – думал он. – Когда поэт с властями дружить начинает, сие означает его смерть. Владимир Владимирович тому пример. А больше в нашей истории подобных и нет, разве уж совсем вурдалаки и графоманы в услужение чекистам шли и идут…»