Я всей душою с вами, львы !

Однако вдоль Шаше я не раз находил новые, что давало повод для беспокойства. Кроме того, физическое и психическое истощение, вызванное многочасовым патрулированием знойными днями и столь же жаркими ночами, - когда я пишу об этом, меня и то бросает в жар! резко снизило сопротивляемость моего организма. У меня развился опасный абсцесс в области прямой кишки - это сейчас я могу над этим шутить, а тогда мне было, прямо скажем, не до смеха.

Несмотря на недовольство и предупреждения Джулии, я с упрямством, достойным лучшего применения, отказывался оставить львов и антибраконьерское патрулирование и поехать на обследование к врачу. В прошлом у меня уже было кое-что похожее; прописанные антибиотики тогда не помогли, и нарыв продолжал расти, но в одну прекрасную ночь он таки лопнул, и все быстро зажило. Теперь же чем больше становился нарыв, тем сильнее становилась боль; та ночь, когда он лопнул, оказалась одной из самых мучительных в моей жизни. К тому времени нарыв был размером с небольшой апельсин, и сколько я ни глотал болеутоляющие, толку от них не было никакого. Джулия не отходила от моей постели, глядя, как я скрежещу зубами и разжимаю их только затем, чтобы сделать очередной большой глоток виски.

Около часа ночи Джулия вздрогнула, услышав мой жуткий стон. Ей было тяжко смотреть, как я корчился от боли. Потом я снова дико заорал это наконец лопнул проклятый нарыв. Когда весь гной вытек, виски подействовало, и я крепко-накрепко заснул. В течение последующих дней нарыв окончательно зажил, и я, к неудовольствию и огорчению Джулии, быстро вернулся к патрульной работе. Возможно, я был слишком одержим навязчивой идеей спасения львов от капканов, но меня не покидало ощущение, что если я хоть чуть-чуть ослаблю бдительность, то непременно случится трагедия. Чего только не сделает отец ради спасения своего ребенка от смерти? Так и я готов был на все ради спасения львов. Я боялся за них так же, как отец боится за своих детей.

Порой во время пешего патрулирования я натыкался на следы своих львов. Иногда шел по ним, а когда находил самих животных, любил посидеть в их обществе, прежде чем продолжить путь. Теперь прайд проводил все больше времени в центре своих владений - во-первых, потому что Близнец ушел к югу, где воссоединился с остатками прайда Нижнего Маджале, а во-вторых, потому что с севера, из региона Тули-сафари, пришли две львицы - почти того же возраста, что Фьюрейя и Рафики, - с шестью детенышами и заняли район Шаше. Члены моего прайда не хотели иметь дела с другой группой львов и потому оставили эти удобные места, где имелись постоянные источники воды и в изобилии водилась дичь.

Теперь главная проблема, коснувшаяся и моего прайда, заключалась в том, что в долинах Таваны и Питсани уровень природных вод опустился до рекордно низкой отметки. В прошлые годы воду всегда можно было найти при любых климатических условиях, теперь же на месте многих источников остались лишь ямы, покрытые запекшейся коркой. В отчаянии я взялся за кирку и лопату и трудился до тех пор, пока вода не выступила на поверхность; ту же операцию я проделал и над другими еле живыми источниками вниз по реке. Но текли дни, уровень воды опускался все ниже, и настал момент, когда копать глубже я не мог: глубже была скала.

Приходя к водопою, что находился ниже всех по руслу Питсани, я почти ежедневно был свидетелем тяжкого зрелища. Около водопоя держалась группа павианов, члены которой пили из источника по старшинству. Из-за того, что вода выступала очень медленно, бедняжкам приходилось почти безотлучно находиться у источника, и следовательно, им удавалось добыть пищи гораздо меньше, чем обычно. Они стали похожи на ходячие скелеты, и при виде их у меня сжималось сердце.

Я приходил к водопою через день и, пытаясь облегчить страдания павианов и других животных, углублял и расширял яму, где скапливалась вода. В обычные годы это делали слоны, но теперь они ушли туда, где легче было утолять жажду, - вниз по руслам Питсани и Лимпопо, так что, если бы не я, здешние источники заглохли бы окончательно. Поначалу при моем появлении павианы поднимали крик и обращались в бегство, но прошли дни, и, как это ни покажется странным, они привыкли к моему присутствию и, похоже, сообразили, что я делаю. Теперь, когда я приходил, обезьяны смирнехонько сидели в ожидании, но как только я, закончив работы на одном источнике, уходил к другому, все стадо сумасшедшей гурьбой кидалось к воде. Эти животные полюбились мне. Отдыхая, я частенько наблюдал за ними, но потом неизбежно обращал взоры к небу и думал о дожде.