Я выбираю свободу!

Я против воли уцепился взглядом за гибкую яркую фигурку Тилль, которая оживленно перешептывалась с одним из высокопоставленных спутников, скользнул по тонкой талии к высокой груди, вдоль изящной шеи и блестящих черных прядей волос к лицу — и, досадуя на себя, понял, что руки мои почти въяве ощущают нежность ее кожи, губы — вкус ее губ, а тело…

Усилием воли я заставил себя отвести взгляд, сосредоточив внимание на оживившихся при появлении процессии портальщиках, и постарался выгнать из головы посторонние мысли, с которыми до сих пор вполне успешно боролся. И очень порадовался, что я сейчас сижу, а местный почти отсутствующий протокол не требует подняться при появлении правителя. Потому что мысли мыслями, а тело отреагировало на Тилль совершенно однозначно.

Было неприятно это осознавать, но утраченный вчера по вине этой красавицы самоконтроль до сих пор где-то шлялся. Я мог сколь угодно долго убеждать себя в виновности алкоголя и каких-то еще потусторонних сил, но… Тилль была настолько хороша, насколько вообще может быть хороша женщина, и даже лучше. Горячая, искренняя, способная становиться податливой, словно воск, и безудержно страстной и требовательной. Это, пожалуй, была самая сумасшедшая и самая приятная ночь в моей жизни, и теперь чудовищно сложно вышвырнуть ее из головы.

Уж не в этом ли состояло божественное наказание? Точно знать, что ночь первая и последняя, но вспыхивать от одного только взгляда на эту женщину и со сладкой дрожью вспоминать каждое мгновение?

Тем временем портальщики, кажется, закончили свою работу. Вопросительный взгляд на Валлендора, одобрительный кивок, и над столом вспухла огромная воздушная линза. Поверхность пошла рябью, а через несколько мгновений мутные пятна на ней сложились в яркую четкую картинку, отразившую Гранатовую залу Сводов Древа — дворца Владыки. В высоких плетеных креслах сидело десятка три самых высокопоставленных светлых. Великой скорби на лицах не наблюдалось, да оно и понятно — искренним привязанностям в высокой политике нет места. Были тревога, нервное напряженное ожидание, у кого-то усталая усмешка и раздражение, а у кого-то — и едва прикрытое злорадство.

При виде знакомых лиц в душе поднялось странное ощущение. Никто из этих эльфов не являлся моим другом, некоторые вызывали искреннее уважение, кое-кто был откровенно противен. Но все равно остро и отчаянно захотелось оказаться по ту сторону окна. Всем существом ощутить медленный и ровный пульс жизни Великого Древа, спокойной силой которого пропитаны все Своды. К Владыке можно относиться по-разному, но Древо — основа всего нашего мира, и его корни скрепляют земную кору. Только — увы! — прикоснуться к ним вдали от ствола я не способен, а там сам воздух поет от близости его силы.

Но от острого приступа ностальгии имелась и польза: воспоминания о родном доме перебили воспоминания прошедшей ночи. Я сомневался, что этих эмоций хватит надолго, но сейчас пронзительная тоска оказалась предпочтительней неуместных желаний.

Начало беседы я слушал вполуха. Расшаркивания, громкие слова, официальные извинения и обещания «покарать виновного, невзирая на былые заслуги». Нелепости ситуации добавляло и понимание: по обе стороны окна не было никого, кто желал бы покарать виновного из жажды мести, а не по политической необходимости.

— Кто несет ответственность за проведение всестороннего расследования этой трагедии? — спокойно и почти со скукой в голосе проговорил Амалиор — министр внешней политики, который сейчас вел диалог от имени Светлого Леса.

— Я, с вашего позволения. — Мельхиор поднялся со своего места, коротко, с достоинством кивнул и назвал себя. Собеседник окинул его задумчивым взглядом, медленно кивнул в ответ.

— Но кто обеспечит беспристрастность расследования?

— Я, с вашего позволения, — прозвучавший звонкий голос Тилль оказался для большинства свидетелей происходящего, и меня в том числе, неожиданностью. В интонациях чудилась едва уловимая насмешка; я готов был поклясться, что она передразнивает Миля. — По праву старшинства и крови, разумеется. — Она тоже поднялась.

— Старшинства? — Бровь Амалиора красноречиво взлетела, отражая удивление, но больше ни один мускул на лице не дрогнул, а выражение глаз оставалось спокойно-пронзительным.

— Мии галь Ивиталь Индал-эль из корней Белого Ясеня, — с вежливой ироничной улыбкой представилась эльфийка.

Замерли все.

Инородцы растерянно хмурились, не понимая, что так удивило Перворожденных. Валлендор и его товарищи выглядели удовлетворенными и явно довольными произведенным эффектом, то есть — для них это новостью не стало. А вот все остальные таращились на Тилль, кажется, едва борясь с желанием протереть глаза, прочистить уши и ошарашенно потрясти головой.