Читаем Я жил в суровый век полностью

Все обитатели городка по привычке считали Пардикарисов опорой общества, его традиционных порядков. Клике митрополита всегда удавалось провести кого-нибудь из членов этой семьи в состав церковного совета. И эти люди строгих нравов, с безупречной репутацией неизменно оказывались во главе богоугодных заведений в нашем городке. Решение о денежной помощи какому-нибудь бедняку почти обязательно было подписано одним из них, чаще всего «врачом» и «философом» Периклисом Пардикарисом. Он считался главой семьи и был членом церковного совета при храме святого Антония, великомученика и чудотворца. Между прочим, именно в этом храме возник сложный вопрос: кому надлежит принимать масло и другие пожертвования, которые приносили паломники, — митрополиту, священникам или прямым потомкам святого. Все единодушно признали, что Периклис Пардикорис успешно разрешил этот запутанный вопрос. За ним признавалось право не иметь никакой другой работы, никаких забот, кроме тех, которые были связаны с его высокой филантропической миссией.

Естественно, когда была арестована Маргарита, в городке поднялся переполох. Трудно было поверить, что этот избалованный ребенок, последний отпрыск семьи Пардикарисов — такое значительное лицо в движении Сопротивления. За два последних года, проведенные Маргаритой дома, она не сделала ничего такого, что выделило бы ее среди окружающих. Существо на вид хрупкое, замкнутое, бесконечно одинокое, с лицом, овеянным грустью, она, казалось, скорее сторонилась людей, чем заботилась о будущем человечества.

Многие попытались связать это событие с интригами местных группировок. Кое-кто обвинил во всем клику митрополита, а сторонники последнего тоже, в свою очередь, стали распространять по городу самые невероятные слухи.

Поведение Маргариты заставило замолчать всех. Сразу же после ареста эта хрупкая девушка заявила немцам, что она коммунистка, что ее товарищи тоже коммунисты и что любые попытки склонить ее к предательству напрасны. Родственники Маргариты, по ее словам, и не подозревали, что делалось и хранилось в подвале их дома.

Подлецы, спекулянты и городские сплетники тут же отвернулись от нее. Какое им до нее дело, если она не принадлежит к их миру! Вся эта публика отреклась от Маргариты, надеясь, что немцы еще до своего ухода успеют расстрелять и ее и других «проклятых детенышей», которых развелось слишком много. Только одно осталось неясным: как это все открылось, почему обыск начали именно с подвала дома Пардикарисов. Было совершенно ясно, что Маргариту кто-

то предал. Полицейские уверенно направились прямо в подвал, где обнаружили небольшой гектограф, пачки бумаги, бутылки с типографской краской — иначе говоря, подпольную типографию. Маргарита прятала все это в старом ящике, который она прикрывала тряпьем.

Пауки свисали с потолка, короед точил деревянный ящик, моль ела брошенную старую одежду. Казалось, ничья нога не ступала в этом подвале.

И все-таки пришли именно туда. Значит, кто-то предал маленькую Маргариту?


Как и все в семье Пардикарисов, она никогда не снимала черной одежды. В черном она выросла, в черном умерла. Только в последние годы, приезжая из «Арсакио» на летние каникулы, она надевала белый пикейный воротничок, который завязывался спереди бантом. Концы банта спускались на грудь, резко выделяясь на черной материи платья. Волосы, причесанные на прямой пробор и туго скрученные сзади в пучок — чуть-чуть не «утку», — большие грустные глаза под выпуклым лбом, длинные ноги и безвкусный наряд — все это создавало впечатление неуклюжести, робости, впечатление почти комическое.

— Сопливая приехала, — злобно и насмешливо перешептывались городские девушки, с наступлением лета разгуливавшие группками по главной улице.

Она была всегда одна, держалась в стороне и от своих бывших соучениц, и от девушек, живших по соседству, — равно как от богатых, так и от бедных. Ее приезд на каникулы ставил семью в затруднительное положение. Маргарита не знала подлинной жизни этой, казалось бы, безупречной, всеми уважаемой семьи, в сущности, давно уже пришедшей в упадок, как и дом, в котором она обитала. Ведь Маргарита уехала отсюда еще девочкой, а сейчас было уже поздно открывать ей правду. Члены семьи Пардикарисов даже сами не заметили, как стремление скрыть действительность опутало ложью всю их жизнь.

Зимой, когда Маргарита находилась в «Арсакио», тетя Катерина вставала рано утром, наматывала мокрую тряпку на доску и сильно колотила по ней ножом — большим ножом, которым рубят мясо для фарша, — пусть соседки думают, что Пардикарисы опять готовят к обеду мясо. Полуголодные, они только и знали, что ругались и обливали друг друга грязью. Но Маргарита не должна была ничего этого знать. С приходом весны они начинали тревожно думать о приближении лета, когда приедет «ребенок». Где достать деньги, откуда взять для нее одежду, комнату, постель? Периклис был убежден, что у Катерины — его старшей сестры — припрятано золото. Это она должна дать деньги на «ребенка», дать сейчас же и именно ему, чтобы он был спокоен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне
Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Книга представляет собой самое полное из изданных до сих пор собрание стихотворений поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. Она содержит произведения более шестидесяти авторов, при этом многие из них прежде никогда не включались в подобные антологии. Антология объединяет поэтов, погибших в первые дни войны и накануне победы, в ленинградской блокаде и во вражеском застенке. Многие из них не были и не собирались становиться профессиональными поэтами, но и их порой неумелые голоса становятся неотъемлемой частью трагического и яркого хора поколения, почти поголовно уничтоженного войной. В то же время немало участников сборника к началу войны были уже вполне сформировавшимися поэтами и их стихи по праву вошли в золотой фонд советской поэзии 1930-1940-х годов. Перед нами предстает уникальный портрет поколения, спасшего страну и мир. Многие тексты, опубликованные ранее в сборниках и в периодической печати и искаженные по цензурным соображениям, впервые печатаются по достоверным источникам без исправлений и изъятий. Использованы материалы личных архивов. Книга подробно прокомментирована, снабжена биографическими справками о каждом из авторов. Вступительная статья обстоятельно и без идеологической предубежденности анализирует литературные и исторические аспекты поэзии тех, кого объединяет не только смерть в годы войны, но и глубочайшая общность нравственной, жизненной позиции, несмотря на все идейные и биографические различия.

Алексей Крайский , Давид Каневский , Иосиф Ливертовский , Михаил Троицкий , Юрий Инге

Поэзия
«Может, я не доживу…»
«Может, я не доживу…»

Имя Геннадия Шпаликова, поэта, сценариста, неразрывно связано с «оттепелью», тем недолгим, но удивительно свежим дыханием свободы, которая так по-разному отозвалась в искусстве поколения шестидесятников. Стихи он писал всю жизнь, они входили в его сценарии, становились песнями. «Пароход белый-беленький» и песни из кинофильма «Я шагаю по Москве» распевала вся страна. В 1966 году Шпаликов по собственному сценарию снял фильм «Долгая счастливая жизнь», который получил Гран-при на Международном фестивале авторского кино в Бергамо, но в СССР остался незамеченным, как и многие его кинематографические работы. Ни долгой, ни счастливой жизни у Геннадия Шпаликова не получилось, но лучи «нежной безнадежности» и того удивительного ощущения счастья простых вещей по-прежнему светят нам в созданных им текстах.

Геннадий Федорович Шпаликов

Поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия