Я живой!

Низ живота постоянно тянуло (меня удивляло, что я вообще проявила такую прыткость для будущей мамаши, пусть и на малом сроке — да и живот вырос порядочно для трех месяцев), так что я отсиделась некоторое время за грузовиком, восстанавливая дыхание и борясь с искушением впиться в тело мертвого водителя зубами (меня снова мучил голод)…

Когда боль в животе утихла, я подождала, чтобы луч прожектора прошел мимо грузовика и, забравшись на крышу кабины, перепрыгнула через забор…

Сирена, пронзившая вечернее спокойствие базы, заставила меня забыть о боли от жесткого приземления и побежать. На ходу, я потрогала живот, опасаясь, что своим прыжком навредила плоду, но почувствовала, что с ним все в порядке. Не поняла, а именно почувствовала, как, наверное, это может чувствовать только мать… Я знала: несмотря на страх, опасность, отчаяние и чувство обреченности, я сберегу ребенка, которого не желала, которой был чудовищной ошибкой и не должен был увидеть этот свет. Потому что я — его мать!

Я добралась до пролеска и свернула в лесополосу, надеясь хоть немного запутать погоню…

Серега.

Некрополь.

Что такое удача?

Люблю, когда удача поворачивается ко мне лицом, а не жопой, как обычно (и ведь пендаль-то не выпишешь, терпи себе, да зубами скрипи).

Что такое удача, для среднестатистического обывателя допандемийного периода? Ну, наверное, крупная купюра, которую счастливчику принесло ветром прямо под ноги. Или три семерки, которые обнаружились под защитным слоем с надписью «стирать здесь» на лотерейном билете. Или горячая, пьяненькая девушка, именно на него, среднестатистического обывателя, уронившая свой шалый взгляд и, отчего-то, решившая, что он «ничего».

Что такое удача, для бродяги вроде меня?..

Пуля просвистела над головой и с глухим стуком врезалась в деревянную опору электропередачи, заставив меня дать стрекача в сторону единственного возможного укрытия — заброшенной заправки.

Когда я, не сбавляя скорость, запрыгнул в давно уже выбитое окно с сорванной решеткой, валявшейся неподалеку, раздалось еще два выстрела и одна из пуль врезалась в деревянную раму, отчего та брызнула во все стороны щепками и раскололась. Я неудачно приземлился руками на стеклянные осколки и, безбожно матерясь, прижался к стене. Выглянув и тут же убрав голову из зоны прицеливания. Правда, это мало что дало — стрелка я так и не увидел.

Оглядевшись, я наткнулся взглядом на лежащего неподалеку мертвеца, который, видимо, и был причиной отвратительного запаха, царившего в заброшенном помещении. Голова его была размозжена, а над телом уже давно поработали крысы, так что он скромненько так смердел и вел он себя вполне прилично — как и полагается мертвому человеку.

— Хреновый из тебя снайпер! — выкрикнул я, наспех обрабатывая руки антисептиком, который достал из рюкзака вместе тюбиком «жидкого» пластыря. — Ни одной пули в цель!

— Ничё, это дело поправимое! — донесся снаружи хриплый крик.

Я снова выглянул из окошка, на мгновение. Этого хватило, чтобы увидеть, как из лесополосы, что тянулась вдоль дороги, вышли трое… Трое из леса, блин.

Один — бородатый мужик лет пятидесяти, целился в проем из карабина (скорее всего, одна из разновидностей «Сайги»). Двое других — какие-то плюгавые, оборванные сморчки предпенсионного возраста, были вооружены обрезами.

Коротко выдохнув, я, стараясь двигаться быстро, положил дуло карабина на подоконник и сделал четыре выстрела, стараясь, чтобы красная точка коллиматора была как можно ближе к бородатому, после чего снова прижался к стене. О прицельной стрельбе речи не было, но, прячась от ответных выстрелов, я заметил, как бородатый валится наземь. Раздался крик, а за ним грохнули два выстрела. Мелкая дробь посекла оконную раму и стену.

Я пролез под подоконником, встал у противоположного откоса, и собрался послать еще пару свинцовых подарков обнаглевшим любителям халявы… Но услышал тоненькое, даже жалобное, похожее на старушечье кряхтение. Внутренне похолодев, я обернулся.

Ко мне быстро приближалась, часто шаркая тонкими ногами, омерзительная мертвячка: нижняя губа твари была вырвана, обвисшая кожа на лице имела бурый цвет, ее покрывали язвы, стеклянные глаза вперились в меня, словно прицелы. Она, вдруг, сделала рывок, который, видимо забрал последние силы её безжизненного тела, и упала прямо на меня, успев впиться руками мне в предплечье. Я попытался стряхнуть тварь, но она, хрипло крякнула и вцепилась в мою руку зубами.

Когда я отпихнул мертвячку ногой и снес ей голову выстрелом карабина, снаружи донеслись полные ужаса крики. Сначала орали в три глотки, затем один из нападавших затих. Потом снаружи доносились какие-то мольбы, кто-то плакал, но затих после какого-то влажного шлепка…

Я отмечал происходящее какой-то частичкой своего подсознания, тогда как сознание на творящееся вокруг, вне моего последнего убежища, уже «положило с прибором».