Читаем Я — Златан полностью

Давление было колоссальным. Как и подобает в преддверии Эль Класико на «Камп Ноу». Тренером «Реала» тогда был чилиец Мануэль Пеллегрини. Поговаривали, что его могли уволить в случае, если «Реал» не выиграет. Также были разговоры обо мне, Кака, Криштиану Роналду, Месси, Пеллегрини и Гвардиоле. Очень многое было тогда против этого парня. Город кипел от нетерпения. Я приехал на стадион клубной «Ауди» и отправился в раздевалку. Гвардиола решил начать с Анри впереди, Месси справа и Иньестой слева. На улице было темно. Стадион был освещен не только лампами, но и вспышками фотокамер, которые были повсюду.

Мы почувствовали это сразу: «Реал» вышел заведенным. Они создали больше моментов, а на 20-й минуте Кака со своим элегантным дриблингом оставил не у дел нашу оборону и отпасовал на Криштиану Роналду, которого никто не держал. У него была отличная позиция, но Вальдес, наш вратарь, ногой отразил удар. А уже через минуту реальный шанс был у Игуаина. Это уже было по-настоящему опасно. Моментов было много, а мы играли слишком статично, к тому же, были проблемы с игрой в пас. Напряжение переходило на трибуны, наши фанаты свистели, особенно досдавалось Касильясу, голкиперу «Реала». Он все тащил. А «Реал» продолжал доминировать, так что нам впору было радоваться нулевой ничьей к перерыву.

В начале второго тайма Гвардиола отправил меня разминаться, и я сразу воспрянул духом. Зрители кричали, скандировали. Этот рев окутал меня, и я стал аплодировать в ответ. А на 51-й минуте я заменил Тьерри Анри. Я был готов играть отчаянно. Слишком долго я был от этого отлучен. Может быть, это еще из-за того, что я пропустил матч против «Интера», своей бывшей команды, на групповом этапе Лиги чемпионов. Но теперь я снова в игре. Несколько минут спустя бразилец Даниэл Алвес получил мяч на правом краю. У Алвеса очень скоростной дриблинг, поэтому атака развивалась стремительно. В обороне «Реала» был некоторый беспорядок, а я в таких ситуациях не думаю. Я просто спешил в штрафную площадь. А тут и кросс подоспел. Я рванулся вперед.

Я оторвался от опеки и пробил левой ногой — бам — и мяч в воротах. Стадион стал похож на извергающийся вулкан, и я чув-

ствовал его всем телом: ничто не могло меня остановить. Мы выиграли, 1:0. Я был победителем, похвала доносилась отовсюду. Теперь уже никто не сомневался, стою ли я 700 миллионов крон. Я поймал кураж.

Наступили рождественские каникулы. Мы отправились на север Швеции, и я покатался на своем снегоходе. Было весело. Но это стало поворотным моментом. После Нового года ситуация, которая беспокоила меня осенью, обострилась. Мне стало еще больше не по себе. Я чувствовал это. Я стал другим, не известным ранее Златаном. После каждой встречи Мино с руководством я спрашивал:

Что они обо мне думают?

Что ты лучший нападающий в мире!

Да я не о том. Что они думают обо мне, как о человеке?

Раньше это меня никогда не беспокоило. Такие вещи меня не

заботили. Сколько я играл, столько про меня и говорили. А теперь вдруг это стало важно, и это показывало, что я что-то делаю не так. Моя уверенность куда-то делась, я чувствовал себя подавленным. Я почти не праздновал, когда забивал. Не позволял себе злиться, и это было, конечно, не очень-то хорошо. Меня словно посадили в бутылку, хотя я не особо чувствителен. Я слишком жесток. Я через многое прошел. Тем не менее, все эти взгляды и фразы о том, что я не такой, словно впивались мне под кожу. Это было словно возвращение в те времена, когда моя карьера была еше на рассвете. Многое из этого не стоит внимания: взгляды, фразы, речевые обороты. Раньше меня это не заботило. К ударам судьбы я привык. Я вырос на них. Но сейчас я чувствовал себя приемышем в этой семье. Что за грязь?

Сначала я действительно пытался влиться в коллектив, но мне был оказан достаточно холодный прием. Все дело в Месси. Ну, вы помните первую главу. Месси — большая звезда, и это в некотором смысле его команда. Он действительно был скромным и воепитанным. Он мне нравился. Но теперь я был там, даже доминировал на поле, и вообще вызвал немало шума.

Это выглядело так, будто я зашел к нему в дом и спал на его кровати. Он сказал Гвардиоле, что не хочет больше играть на фланге. Он хотел играть в центре. Я был постоянно закрыт и не получал мячи, осенняя ситуация повторялась. Я перестал быть единственным забивалой. Был еще Месси, поэтому я решил поговорить с Гвардиолой. Руководство меня прессовало:

Поговори с ним! Разберитесь!

Но как все обернулось? Началась война, и против меня играли в молчанку. Он перестал со мной разговаривать. Перестал смотреть на меня. Он со всеми здоровался, кроме меня, и это стало меня напрягать, ведь все действительно так и было. Я делал вид, что мне все равно. Какое мне дело до типа, который хочет меня запугать? В другой ситуации я бы обязательно что-то сделал. Но здесь я проявил слабость.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное