Читаем Я — Златан полностью

той тачки: а правда ли это? А что мне было думать? Был ли я готов к этому переходу?

Да ни черта подобного! Я ничегошеньки не знал: понятия не имел, как ведут себя футболисты в Голландии, какие платят налоги. Да и, если по-честному, у меня, по большому счету, не было того, кто представлял бы мои интересы с наибольшей выгодой для меня. Неопытный девятнадцатилетний парнишка из Русенгорда, ничего не знающий о мире. Или не больше, чем уже упомянутая Сесилия о жизни за пределами отеля. Вдобавок, как я уже писал, я считал Хассе Борга своим другом, даже чуть ли не вторым отцом. Я и мысли не допускал, что главное, о чем он думал — это сделать на мне деньги для своего клуба. И прошло очень много времени, прежде чем я осознал, почему тогда в отеле меня не покидало какое-то странное чувство. Понятно, что те ребята в костюмах еще не завершили переговоры — они только входили в решающую стадию.

Они даже не договорились о цене за мой переход. А сделать это гораздо проще, если договоренность с игроком уже достигнута: он поставил свою подпись под контрактом, и определена его будущая зарплата. C этого момента ты твердо знаешь, за какие деньги будешь играть. И если пронырливый агент знает, что ты получаешь меньше всех в команде, то ему проще получить со сделки большую комиссию. Так что меня просто использовали в этой стратегической игре.

Но тогда я ни бельмеса не смыслил во всей этой кухне. Я как будто вступил в клуб избранных и был преисполнен радости. У меня хватило ума держать рот на замке и не проронить об этом ни слова. Единственным, кому я рассказал обо всем, был мой отец, который, как человек повидавший виды и достаточно мудрый, отнесся к этому скептически. Людям он не доверял. Hy а я принял все случившееся как случившееся и уже на следующий день отправился в Бурое, чтобы сыграть за молодежку в матче против Македонии. Это был отборочный матч чемпионата Европы и мой дебют в сборной. В общем, ответственное событие. И все же мои мысли оставались там, где в то же время, должно быть, вновь встречались Хассе Борг и Лео Бенхаккер и продолжали переговоры.

Мы должны были хранить в тайне информацию о состоявшихся переговорах до двух часов следующего дня, когда об этом должно было быть объявлено в Голландии. Я узнал, что еще целая бригада иностранных агентов приехала с целью заполучить меня.

И они остались ни с чем: я был уже игроком «Аякса». Я был счастлив. И когда я решил полюбопытствовать у Хассе Борга, какой же оказалось моя цена, его ответ, без дураков, я не забуду никогда. Ему даже пришлось повторить цифру, потому что я либо не понял, либо подумал, что он имеет в виду голландские гульдены, а эта валюта была мне не знакома. Но когда я осознал, что это была за сумма, то, наверно, подпрыгнул до потолка или даже пробил его. Да, я, конечно, мечтал о рекордном трансфере. Да, я хотел обойти Джона Карью. Но видеть эти цифры на бумаге, черным по белому — это уже совсем иное впечатление. Мираж, галлюцинация! Это были восемьдесят пять миллионов! Рекорд, блин! Ни одному шведу, ни одному скандинаву, ни самому Хенрику Ларссону или Джону Карью и близко не удалось подобраться к этой цифре. И я представил себе, что начнется сейчас в прессе и на телевидении. К счастью, к их вниманию я уже слегка привык.

И тем не менее, когда на следующий день я открыл газеты — это было сумасшествие. Они устроили настоящую вакханалию. «Денежный мальчик», «Златан невероятный» и еще множество эпитетов в таком духе. Я прочел все и что ж — остался доволен. Помню, тогда в Буросе мы отправились выпить кофе с моими товарищами по молодежной сборной — «Чиппеном» (прозвище Кристиана Вильгельмссона — прим, пер.) и Кеннеди Бакирчиоглу. Мы сидели в кофейне, заказав также содовую и булочки, и к нам подошли девчонки примерно нашего возраста. Одна из них, емушаясь, обратилась ко мне:

Это вы тот самый парень, который стоит восемьдесят пять миллионов?

Hy что я мог ей ответить?

Точно, — сказал я. — Это я и есть.

А телефон разрывался от звонков. Люди рассыпались и расстилались в комплиментах и поздравлениях, не без зависти, конечно. Все, кроме моей матери. Она была в ярости.

Боже мой! Златан, что случилось? — кричала она. — Тебя похитили? Ты живой?

Какая прелесть! Она увидела меня по телевидению и даже не поняла, о чем идет речь. Что вполне естественно: если ты из Pyсенгорда и попал в новости — значит, попал в переделку.

Все классно, мам, — ответил я. — Меня только что купил «Аякс».

Но она не унималась.

— Почему ты ничего не сказал мне? Почему я должна узнавать об этом из телевизора?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное