Я знаю, как ты дышишь

– Я не психолог! – отрезал Бухин. – И не знаю, нормально это или нет. Тем более ты женщина. Это тебе беременной ходить и рожать. Это больно… и вообще опасно! Хотя ты опер. Беременность – это только девять месяцев. А опер… это… ну, не на всю жизнь, но очень надолго! – припечатал он. – И у тебя, как у опера, уже были опасные моменты!

Бухин явно намекал на то, что несколько лет назад ее едва не убили. Выжила Катя чудом… и вряд ли какие-то там роды опаснее! Но он, кажется, озвучил главное – она не хотела. Ни ходить с огромным животом, ни рожать. А вдруг будет двойня, как у Бухина с Дашкой?! Это просто ужас! Нет, она точно не желает всего этого! Она хочет приходить домой, где тишина… и Тим… и чтобы он был ее, а она – только его…

– Ну, выяснила чего-нибудь?

Лысенко появился так внезапно, что она буквально подскочила на стуле. Или это он ввалился, как всегда, особо не церемонясь, а она попросту не заметила? Замечталась о Тиме, о сегодняшнем вечере, о жизни, где только они вдвоем, а тут, оказывается, кроме них еще полно народу!

– Нет! – буркнула Катя. – Не выяснила! Потому что Сорокина никуда не делась! Загрузила по самое не хочу! Ты же обещал освободить меня от нее? А она опять с утра: снова здорово! Я целый день бегала как заведенная, только ввалилась! – пошла Катя в наступление. – И все зря! Только ей этого не втолкуешь!

– До людей вообще трудно донести собственную точку зрения, – философски изрек Лысенко. – Ладно. Оставайся с Сорокиной.

– Что-о-о?! – изумилась Катя.

– Да мне себе дороже с ней ругаться! – пояснил новоиспеченный начальник.

– О господи! – простонала Катя. – Избавь меня от напрасной работы, потому что от другой я не отказываюсь!

– Ну вот и хорошо! – заявил Лысенко. – Потому что от другой я тебя не освобождаю!

– Игорь!

– А что Игорь? – полюбопытствовал тот. – Работы валом! Людей нет! Бурсевич болеет! Практикантов не дали…

– …а ты в начальники вышел, и тебе теперь некогда! – закончила Катя мысль друга.

– Вот когда ты в начальство выйдешь, сама поймешь.

– Я в начальство никогда не выйду! – Катя поджала губы. – У нас начальники сплошь одни мужики!

– Да потому что у баб то декрет, то больничный, то по уходу за ребенком! А потом по второму кругу, по третьему! А потом бац – и пенсия! – рассердился Лысенко в свою очередь. – А начальнику нужно все время на месте быть! Короче, вот тебе новые материалы и работай! – Он брякнул свою стопку рядом с такой же, полученной Катей от Сорокиной, и без дальнейших расшаркиваний покинул их с Бухиным обиталище.

У Кати внутри все кипело. И даже клокотало. И выплескивалось через край. Да она даже с гриппом на работу ходила! Не говоря уже о постоянных проблемах с головой после ранения! А теперь… теперь Лысенко такое заявил! И это после того, что она думала… считала… Катя проглотила горький комок, закусила губу, чтобы остановить подступающие слезы, и отвернулась. Не хватало только, чтобы Сашка стал ее жалеть! Или чтобы она сама стала… Потому что все это – и сорокинское, и то, что притащил сейчас Игореша, – ее работа. Которую она сама выбрала и которую хотела. Сама хотела. Никто не подталкивал… Не нашептывал по ночам…

– Все! – сказала она и сдвинула все бумажки в одну сторону так, что получилась куча мала. – Хватит! У меня рабочий день окончен! Если мне положен больничный, я его возьму! Если завтра выходной, то меня никто не заставит выйти! Я даже телефон отключу! И послезавтра тоже! И из отпуска меня никто не отзовет! И… И вообще!..

Опомнилась Катя, только когда Сашка, усадив ее обратно на стул, стал осторожно промокать платком ее злые, неудержимые слезы, приговаривая так, как, наверное, он шептал своим расшибившимся двойняшкам:

– Ну все… Ну не плачь, Ка-а-ать… Все хорошо… все сейчас будет хорошо, а потом еще лучше! Все пройдет… заживет… у собаки боли'… у кошки боли'… а у Катьки не боли'!

– Ладно, Сань… – Она улыбнулась и забрала у него платок, потому что он, наверное, все на ее лице размазал. – Все уже хорошо! И у кошки и собаки тоже не боли'! Ни у кого не боли'! Спасибо, Саш… Это я так… развинтилась что-то! Наверное, просто устала.

* * *

– Устала? – спросил Тим.

Глупости! И не устала она вовсе! Разве от отдыха можно устать? Катя уже потянулась к мужу, чтобы доказать, что она совершенно ни от чего не устала, более того, сил у нее хоть отбавляй, но, вместо того чтобы провокационно стянуть с себя пижаму, она зачем-то запахнула байковый ворот и ткнулась Тиму куда-то в район подмышки.

– Спи! – сказал Тим. – Вот сейчас выключу твой телефон и завтра до самого обеда спать будешь! А потом пойдем подарки покупать.

– Зачем? – уже сонно пролепетала она.

– Скоро Новый год…

– Правда? Мне казалось, еще не скоро…

– И опомниться не успеешь! – заверил ее Тим. – Ты чего хочешь под елочку?

– Новый пистолет. Нигде не зарегистрированный и с кривым дулом. Чтоб застрелить Сорокину – коварно, из-за угла – и спать спокойно всю оставшуюся жизнь! – Катя вынырнула из-под одеяла, потому что ей внезапно стало жарко.