Яблоневое дерево

Сала зарыдала, закрыв лицо руками. Все, через что ей пришлось пройти до сих пор, блекло перед этим вопросом. Как принять решение о чужой жизни? Что ждет ее ребенка в этом мире, кроме голода, страха и уничтожения? Теперь она наконец не одна, но все стало только хуже – любое решение заведомо неверно. Сала долгим взглядом посмотрела на Мопп, глядящую на нее с немым вопросом. И медленно покачала головой. Мопп взяла ее за руку.

– Я все разузнаю.

Вечером Мопп подошла к ней.

– Как ты?

– Более-менее, – попыталась улыбнуться Сала.

– Ты ведь знаешь пациентку из одиннадцатой палаты на первом этаже?

Сала кивнула.

– Ее муж – профессор гинекологии, раньше работал у нас, где сейчас – не знаю, но он мог бы тебе помочь.

Сала вопросительно на нее посмотрела.

– Но он не вызывает сомнений, понимаешь, о чем я?

– Нацист?

– Ради фюрера он сам ампутирует себе правую руку и скормит Блонди[41].

– Ты с ума сошла.

– Попробуй поговорить с его женой. Она милая. Но поспеши, долго она не протянет. Карцинома кишечника последней стадии.

На следующее утро Сала привезла тележку с завтраком в одиннадцатую палату.

– Доброе утро, госпожа профессор Дибук, я ваша новая медсестра, меня зовут Криста.

Уже несколько недель Эрика Дибук лежала в одноместной палате. Вообще-то, таких палат никому не полагалось. Из-за войны больница была перегружена. Сале пришлось сделать над собой громадное усилие, чтобы смириться с этой несправедливостью, но что поделать? Судя по документам, женщине на кровати было тридцать семь лет, но выглядела она гораздо старше. Худые руки безвольно лежали на одеяле. Она попыталась сесть.

– Давайте без титула, он принадлежит моему мужу, а я не придаю подобным вещам значения.

Сала подложила ей под спину подушку, поставила перед собой поднос и начала осторожно кормить пациентку.

– Как у вас дела?

– Хорошо.

Она лежала на смертном одре – это было понятно даже дилетанту в медицине – и ответила на вопрос о своем состоянии лишь одним словом: хорошо. Она не жаловалась ни на еду, ни на недостаточное медицинское обслуживание и, в отличие от остальных пациенток, не причитала о войне и беспощадных атаках западных союзников. Что за человек был ее муж? Возможно ли служить этой бесчеловечной системе, не утратив собственного достоинства? Или ей так не казалось? Но она жила с этим человеком в одном доме, день за днем просыпалась с ним рядом, сопровождая его на пути в кромешный ад. Как врач, к тому же гинеколог, который давал клятву сохранять жизни, мог посчитать недостойным существования целый народ?

– У вас есть дети, госпожа Дибук?

– К сожалению, нет. Когда после нескольких обследований моему мужу пришлось принять этот факт, я очень боялась, что он меня бросит. Но он этого не сделал. Удивительным образом его любовь ко мне только окрепла. Мне пришлось все удалить. Матку. Знаете, я тогда почувствовала себя совершенно бесполезной. Юрген вернул мне чувство собственной ценности. Как человека – и прежде всего как женщины.

Она умолкла. Ее лицо просветлело. Сала протянула ей чашку.

– Странно. Раньше я ни с кем этого не обсуждала. Мы незнакомы, но вы – особенный человек. Я почувствовала это, как только вы открыли дверь. Вы уважаете других людей.

Так с Салой еще никто не разговаривал. Ни отец, ни Ханнес, ни Отто.

– А у вас есть дети? – спросила Эрика.

Сала покраснела.

– Нет.

– А хотите?

Сала перепугалась.

– Наверное, глупый вопрос. Об этом мечтает любая женщина, верно? – улыбнулась Эрика Дибук.

– А если не мечтает?

Эрика посмотрела на нее долгим взглядом, словно решила уберечь от ответа.

– Ах, – наконец произнесла она.

Остаток дня Сала провела будто в тумане. Тошнота улетучилась. Вечером ее вызвали к главврачу. Он вежливо предложил ей сесть.

– Пожалуйста, сядьте, сестра Криста.

Обычно главврач вообще не обращал внимания на ее существование. Что ему вдруг понадобилось?

Она посмотрела на него с тревожным ожиданием.

– Как вам у нас работается?

– Очень хорошо, господин профессор.

– Это радует, времена сейчас тяжелые, не каждый держит голову так высоко, как вы.

Высоко держит голову? Что она сделала не так? На что он намекает?

Он никогда не был другом доктора Вольфхардта. Это всем известно. И никак не прокомментировал его гибель, ограничившись холодным молчанием.

– Не будем ходить вокруг да около…

Ее увольняют. Или еще хуже. Кто-то раскрыл ее. Эрика Дибук? Та тихая улыбка, с которой она спрашивала Салу о детях, вполне могла выражать и ненависть. Жена знаменитого гинеколога, оказавшаяся бездетной, лежала на смертном одре перед молодой женщиной, беременной молодой женщиной, и к тому же еврейкой. От этой мысли Салу передернуло. Ну вот, она уже сама причисляет себя к евреям, отказавшись от спасительной половины собственного «я».

– Сегодня днем звонил наш драгоценный коллега Дибук. Завтра он приедет навестить жену и хочет познакомиться с вами.

– Буду рада.

Главврач проводил ее к выходу.

– Коллега Дибук проводит стратегически важные исследования в клинике Лейпциг-Дёзен. Не дайте себя переманить. Нам сейчас крайне необходимы хорошие работники.

Он подмигнул ей.