Яд-шоколад

— Ах, да, это типа руны Онфер. Это не Димону я делал, он не приходил ко мне с этим знаком.

— А кто к вам приходил?

— Неадекват ихний.

— Неадекват?

— Ну, псих у них ошивался, юродивый, навроде шута у них в «Туле» был. Парень ненормальный. Как бишь его звали-то… Родиоша Блаженный. Кстати, первоклассный барабанщик. Но, кроме барабана, ему все остальное по барабану было. Такой не от мира сего — то ли даун, то ли аутист с рождения. Я его впервые на их концерте в клубе увидел. Ну, там-то он бог ударных. А потом как расслабуха после концерта началась, когда выпивать стали — дурак-дураком. Одно слово, юродивый! То-то я еще удивился, когда он вдруг сам ко мне приперся. И даже объяснил, чего он хочет.

— Когда он к вам приходил? Тоже в марте?

— Нет, позже дело было. А когда… я даже число вам скажу! В мой день рождения, двадцать второго мая. Я работал только до двенадцати, потом планы у меня имелись. А этот оболтус приперся с рисунком — скомканной такой бумажкой, в кулаке зажатой. Бубнить что-то начал, деньги совать. Я его хотел отшить — мол, в другой день, не сегодня. Но он так бубнил, смотрел так умоляюще. Юродивый… жалко… Отнял Бог половину мозгов, немножко только оставил для растопки. Там и рисунок простой, на двадцать минут работы. Я сделал ему. Хотел, как обычно, вот тут, — Голщапов показал на плечо, — но он просил вот здесь, на боку у подмышки. А там болевой порог иной. Не самые приятные ощущения при татуаже. Но он вытерпел, не вскрикнул ни разу. Мне показалось, даже он это специально.

— Что специально?

— Боли хотел, мозгов-то нет, одни ощущения.

Катя прикинула: двадцать второго мая… за три дня до убийства лейтенанта Марины Терентьевой в Дзержинске, на которой был вырезан не такой, но весьма похожий знак. Похожий по графике, но совершенно иной по смыслу.

— А вот такую татуировку вы кому-нибудь делали? — спросила она, выкладывая снимок пореза.

— Это что? — спросил Голощапов.

— То, что нас интересует. Это вырезали на трупе, — сказала Катя. — Такую татуировку вы кому-нибудь делали?

— Я же сказал: этому чудику Родиоше.

— Нет, взгляните внимательно, это другая графика.

Голощапов осторожно взял снимок в руки.

— Что, прямо на коже ножом? — спросил он. — Да тут все наоборот. Словно перевернуто. Нет, такого я не делал. Бог мой… вы что, подозреваете, что это я??

— Нет, нет, — Катя успокаивающе покачала головой. — Просто необходима ваша помощь, дело серьезное.

— Да я вижу сам, — Голощапов вернул снимок на место и налил себе коньяка. — Нет, такое тату я не делал никому.

— Значит, вы и на концерты группы «Туле» ходили? — спросила Катя. — Что там за народ у них?

— Разный. Но сейчас всю музыку они к черту послали.

— А как мог такой юродивый оказаться у них в группе? Ну, этот Родиоша? Не знаете, как он попал к ним?

— Я сам сначала удивился. Потом так, слухи по клубу мотались.

— Какие слухи?

— Что это вроде родич какой-то дальний прежнего кореша Момзена, которого он от себя отдалил, то есть турнул.

— Прежнего кореша?

— Ну, сейчас у него в адъютантах этот Жирдяй, в рот ему смотрит. Но он не гомик, понимаете? А тот, прежний кореш — тоже о-о-о-очень богатенький пацан из о-о-о-очень обеспеченной семьи, тот намеки стал делать… недвусмысленные намеки… А там вроде еще сестра имелась. Богатая наследница. Момзен сам на нее виды имел. У него-то самого денег нет, он пацан из Марьиной Рощи, мать учительницей немецкого языка в школе работала… Он строит из себя сейчас этакого лорда Генри, все Дорианов Греев возле себя плодит, ученичков. А сам-то с детства от мамкиной зарплаты до зарплаты. А тут вдруг счастье подвернулось — богатая девка, которой замуж давно пора. Вроде как в университете они все познакомились, он любит там околачиваться, среди студентов паству свою вербует. Ну он девку-то и охмурил. Да не учел того, что брат ее тоже охмурился… В общем, та еще история. Скандал. Гомика-приятеля он от себя куда подальше послал, но с женитьбой на сестре, со свадьбой — дело ведь к свадьбе уже шло — тоже все, конечно, накрылось. Богатство из рук уплыло. Он чуть рассудка тогда не лишился от расстройства и злости.

Катя слушала, затаив дыхание. Если бы знал этот пьяница-сплетник Голощапов, какую информацию он сейчас выдал!

— Того парня ведь Феликсом звали? — спросила она.

— Кажется. Слухи про все это ходили, про несостоявшуюся свадьбу Димона Момзена. Но давно это было.

— У Феликса тоже татуировка на руке. Случайно не ваша работа?

Голощапов усмехнулся:

— Они тогда вместе приходили. Как сейчас Жирдяй за Димоном таскается, точно так тогда и этот Феликс за ним как собачонка бегал. Парень заказал мне орнаментальный крест. Это так называемый Узел Тронда. Довольно темный символ. Кстати, у Момзена он тоже есть.

— Где?

— Внизу, почти что в паху, догадайтесь сами, рядом с чем, — Голощапов выпил коньяк. — Сюрприз для вас?

— Что за символ такой?

— Очень древний. И это настоящая готика, а не вся эта нацистская муть. Темный знак. Черная метка с того света.

Глава 38

Самый счастливый вечер

В этот вечер Машенька Татаринова поняла, что счастье в жизни есть. Это не сказка.