Яд желаний

— Сань, ты чего такой смурной сегодня?

— Голова болит…

У Кати тоже почему-то болела голова. То ли от танцев, то ли от выпивки. Но не говорить же Бухину, что она вчера с Богомолец отрывалась по полной на похоронах хомяка и от этого у нее сегодня головная боль.

— Магнитная буря, наверное, — сказала она неуверенно.

— Ты у Богомолец вчера была? — спросил Бухин.

— Не успела. Завтра пойду.

— А я строителей нанял, — похвастался Сашка. — Сделают под ключ.

— Дорого?

— Нормально.

— Да, я забыла — Сорокина вчера звонила.

— И что?

— Да как всегда… Навыписывала тебе поручений по театру.

Бухин застонал:

— У нас же по этому делу Игорь…

— Сань, по-моему, она тебя больше любит, — лукаво подмигнула Катерина.

— Господи, — с чувством возопил Бухин к небу, — избавь меня от напрасной работы! Ты ж все видишь! У меня ремонт, дети малые, а на меня еще и разбой навесили!

— Ну, ты же в отделе единственный театрал? — напомнила ему Скрипковская. — И с фигурантами у тебя контакт налажен. Кстати, Саш, тебе вчера, ну, когда ты уже ушел, из театра звонили, спрашивали.

Телефон на столе как будто подслушивал — тут же разразился длинной трелью.

— Да, — сказала старлей Скрипковская в трубку и сделала страшные глаза. — Да, Маргарита Пална…

Бухин махал руками, корчил рожи, и она с легким сердцем соврала:

— Нет, еще не пришел. То есть был, но уже ушел. На него еще и разбой повесили. Да, Данильчук. Да, звонила — и тоже… Наверное, телефон выключил… для пользы дела. Некоторые не любят. Да, знаете, у его близнецов зубы прорезались! Ой, да, — заверила она после довольно длительной паузы, в продолжение которой Сорокина, видимо, излагала все, что знала о младенческих зубах. — И температура была, и все такое, точно! Даже врача вызывали! Да, я ему передам. Записала. Обязательно!

Наконец Катя положила трубку и отдышалась.

— У-ф-ф! Тебе Сорокина звонила, — сообщила она, как будто Сашка не сидел рядом. — Сказала, чтобы прямо сегодня в театр бежал.

— Зачем? Опять там кого-то отравили?

— Типун тебе на язык! Вот, сегодня обязательно всех опросишь. — Катерина пододвинула к напарнику бумажку, и тот даже застонал:

— Да я их всех и за неделю не опрошу!

Старлей Скрипковская пожала плечами.

— Тогда сам бы с ней и разговаривал! Да, кстати, Лысенко тут с одной девицей из театра роман крутит, кажется. Ты подкатись к ней, может, она тебе помогла бы с опросом.

— Не хватало мне только лысенковских девиц! — раздраженно сказал Бухин, размышляя одновременно о разбое, театре и о том, что вечером непременно нужно побывать в квартире, обязательно проверить, что там наремонтировала его «бригада». Да, и платить он им обещал каждый день! — Ты мне сама помочь хотела, — сварливо напомнил он. — Говорила, что Богомолец опросишь. Ну что, пойдешь со мной в театр?

— Нет, Сань, никак не могу. — Катерина даже вздохнула. — Мне тоже нужно бежать. Побеседовать с поварихой, которая тот самый подозрительный тортик делала. Который покойница в последний раз кушала и который ей жена любовника заказала, — пояснила она.

— Дохлый номер, — прокомментировал Бухин. — Не стала бы повариха ее травить. И как? Все же тортик ели. А умерла одна Кулиш.

— Ну, может, повариха что-то знает… О Столяровой, например. Или о Савицком.

— Скорее уж сама Столярова что-то в тортик подложила, — заявил Бухин. — Она же его от поварихи забирала, нет?

— И это тоже надо выяснить, — задумчиво сказала Катя, делая пометку в блокноте.

* * *

Кондитер Татьяна Черная знала об оперной приме Ларисе Столяровой все. Когда любимая певица родилась, где училась, во сколько лет вышла замуж. Знала весь ее репертуар. Знала ее кондитерские вкусы, а заодно и предпочтения всей оперной труппы. И о ветреном муже своего кумира Татьяна также была осведомлена. Однако своими познаниями с явившейся из милиции несимпатичной девицей кондитер Черная делиться не желала. Ей почему-то сразу показалось, что рыжая оторва копает под Ларису Столярову, за которую меломанка-кондитерша была готова, как говорится, хоть на плаху.

Кате кондитерша тоже не понравилась. Глаза у работницы сладкого цеха бегали, не задерживаясь ни на одном предмете, руки теребили фартук, и от Катиных расспросов она пыталась отбояриться неопределенными оборотами. Катя устала от ее бесконечных «не знаю», «не помню», «не видела», «не слышала». Промаявшись с Татьяной Черной битый час, она не вынесла из состоявшейся беседы практически ничего конкретного, зато совершенно ошалела от запахов всяческой сдобы, доносящихся из цеха сюда, в кабинет бухгалтера, который ей любезно предоставили для работы. Посмотрев на часы и увидев, сколько драгоценного времени потрачено впустую, старлей Скрипковская поняла: нужно убираться восвояси, мастер-кондитер ничего толкового не скажет. Ну не глянулась ей Катя, и все. Наверное, нужно было Лысенко к ней подослать. Во-первых, тот ужасный сладкоежка, а во-вторых, любая женщина, пообщавшись с ним десять минут, готова была для бравого капитана на все.

Она вздохнула, сложила свои бумажки стопочкой, потом подровняла их и снова вздохнула: