Ядерная осень

Егор остановился и снял «бенелли» с плеча. Наискосок через дорогу стоял целехонький, если не считать прошитого автоматной очередью лобового стекла, автобус. Тонированные стекла, кузов из какого-то серебристого металла – он казался пришельцем из той, другой жизни, заброшенным машиной времени на развороченные улицы Ряжска вместе с хронотуристами. Вот сейчас откроется дверь, и экскурсовод в модном блестящем костюме выведет наружу разношерстную публику: студентов, пожилые пары, детишек с мороженым. А как всегда суетливые японцы со своими традиционными фотоаппаратами будут шастать вокруг и снимать близлежащие руины, отставая от основной тургруппы.

Он подошел к автобусу. Нет, не было туристов. Только упавшая на баранку голова шофера и брызги крови на лобовом стекле.

Достав нож, он разомкнул гармошку задней двери. Внутри на полу в беспорядке валялись сумки, кошельки и барсетки.

– Понятно. Попали туристы под раздачу.

На пятом от водителя кресле, в левом ряду, сидел пузатый дядечка. Распухшие руки прижимали к груди дорогое портмоне, чуть ниже которого торчала рукоятка кухонного ножа. После недолгих поисков Егор нашел то, что искал – две пачки сигарет.

Выйдя из смрадного салона, он вдохнул полной грудью. Бросив взгляд налево-направо, шагнул на середину проезжей части. Полетела, кувыркаясь и грохоча, поддетая носком ботинка алюминиевая банка.

Черт. Теперь за три квартала знают, что я иду, – он со злости наподдал банку еще раз.

Да. Все его рассуждения, ну, насчет легкости обнаружения передвигающегося субъекта, конечно, верны. Но только в том случае, если сам сидишь в засаде. Сейчас же ему казалось, что к ритмичному «стук-стук» его Combat Boots примешивались какие-то посторонние звуки. Как будто за ним шаг в шаг, словно в дешевом шоу, шел размалеванный клоун, повторяя все его движения, строя за его спиной рожицы и пристраивая к его голове рожки из двух пальцев.

Он резко обернулся. Пусто.

Стук-стук.

Черт. Опять кто-то паясничает за спиной.

Да. Нервишки сдают. Егор передернул затвор. Металлический лязг унесся дальше по улице, пугая сорвавшиеся с насиженных мест газетные обрывки.

Нет. Это добром не кончится. У него возникло желание заорать во все горло или пальнуть по этим окнам, пялящимся на него своими темными провалами глазниц.

Он вошел в ближайший дом. Поднялся на последний, пятый этаж. В первой квартире, в которую он сунулся, в комнате на диване лежал высохший труп старушки. В квартире напротив никого не было, и Егор, свернувшись калачиком на кресле у окна, замер, подобно варану на солнцепеке, и уставился на безлюдную улицу.

Сильного ветра не было, но от его еле слышного завывания в венткоробах стало не по себе. Дребезжали стекла в старом трюмо. Так они дребезжат, когда по улице ползет, гремя на рельсовых стыках, трамвай. Трамвая на улице не наблюдалось, зато из переулка выскочила и стремглав понеслась в том направлении, откуда пришел Егор, стая тощих, облезлых собак.

Хоть что-то живое – его передернуло. Хорошо, что это «живое» еще по квартирам не шарит. Надо бы подпереть чем-нибудь дверь. Лень.

Лень ему было и готовить, и есть.

Зачем? Зачем готовить? И вообще, зачем все это? Куда он идет?

В каждом более-менее крупном городе – одни трупы. Если и есть кто живой, то либо мародеры, либо «охотники за головами», либо конченые наркоманы. Могут ли его старенькие родители выжить в такой среде? А сколько мегатонн получила Москва? Он опустил голову на колени.

Накатило. Придавило к земле. Выворачивает наизнанку. Может, прав был этот Чегевара, сиганувший в воду? Устал от постоянной борьбы за жизнь, наверное. Все они устали, и каждый по-своему спасался от этого мира. Панки уходили от него в нирвану. Только похмелье было платой за такое вот бегство от реальности. А куда бежать ему? Кому теперь до него есть дело? Если только стае голодных псов или людоедов-гурманов? Хватит! Он взвел курок и засунул ствол между стучащими друг о друга зубами. Язык пощипывало кисловатым привкусом железа. Так бывало в детстве. Он касался языком металлического забора. Зачем? Спроси ребенка, зачем. Зачем все мальчишки в детстве прыгают на тонкую еще корку льда на луже, жгут тополиный пух или пробуют железку на вкус, особенно зимой, рискуя так и остаться торчать во дворе до морковкиного заговенья с прилипшим языком?

Зима. Будет ли она вообще когда-нибудь? Уже середина ноября, а теплынь стоит сентябрьская. Ни намека на заморозки.

Бах!

Егор вздрогнул и едва не взвыл, больно ударившись зубами о металл. Скосив глаза, он увидел ковыляющего по улице парня, одетого в бело-синюю куртку с огромной надписью «Мальборо» на спине.

Вот дурень! Он бы еще мишень там себе нарисовал.

Парень, держась за простреленную ногу, едва ли не скакал на второй здоровой.

– Хгля, – Егор вынул обслюнявленный ствол «бенелли» изо рта.

– Егрит хвою. Хакой шырк обвомався – мохги по побевке, – в дверях стояли два вооруженных «калашниковыми» типа, один из которых улыбался во все свои четыре зуба.

– Может, помочь? – участливо спросил Егора второй.

– Я ш ужовольшвием, – беззубый навел на парня короткий ствол «АКСУ-74».