Ядерные ангелы

Он вырос, возмужал, вон плечи какие широкие, а лицо все такое же детское, наивное… Узнав, что у нее и Края не может быть детей, она – да и Макс тоже – не горевала ни секунды, ведь у нее – у них! – уже был сын.

Она подошла к холодильнику, достала кусок ветчины. Вроде вполне: без плесени и пахнет не противно. В молодости чего только ни приходилось жрать, голод ведь не тетка, так что в плане еды Милене легко угодить. Лишь когда Макс рядом, она корчит из себя фифу, привыкшую даже семечки щелкать с золота, сплевывая шелуху на платину. Она вытащила из хлебницы батон – не очень-то свежий. Точнее – черствый донельзя: им гвозди в бетон заколачивать можно. Но другого нет. Милена взяла нож. Хороший нож, острый, бумагу можно резать.

Завибрировал телефон.

Она вздрогнула. Нож выскользнул из руки и воткнулся в линолеум – в миллиметре от большого пальца ноги. «Я водяной, я водяной, никто не водится со мной![18]» – прозвучало из динамика корейской трубки. Этот рингтон Милена установила на бывшего супруга много лет назад, потому что Патрику нравилась песенка из мультика.

В глотке заклокотал целый список претензий, норовя прозвучать раньше, чем Край хоть слово скажет в оправдание. Из-за этого неудачника она едва не испортила себе педикюр.

Вот только сорвать на Крае злость не получилось.

Потому что голос в трубке был не его. Да и вообще разговор – точнее монолог звонившего – получился коротким. Отбой связи. Милена уставилась на сенсорный экран, будто на нем вот-вот появится надпись «Это розыгрыш, детка, все в порядке». Экран мертвенно потемнел, точно его засыпали землей, закопали сорок дней тому назад.

– Мама, что случилось? – встревожился Патрик.

Рука ее, ставшая вдруг непослушной, деревянной, в придачу к ножу выронила телефон.

Коснувшись ладонью лица, Милена беззвучно открыла рот, закрыла, потом вновь… Как рыба, выброшенная на берег. Все, с сегодняшнего дня она карпов на рынке не покупает.

– Мама, не молчи!

– Край… Твой отец… С ним случилась беда.

Патрик ее расспрашивал, но она была слишком испугана и расстроена, чтобы обсуждать с ним услышанное.

Тогда он замолчал.

В квартире стало тихо-тихо, далекий грохот автоматных очередей за окном не в счет, это детишки развлекаются. Лицо сына превратилось в неподвижную маску: губы сжаты, глаза чуть прищурены, не моргают. Куда подевалась его обычная детская наивность? На миг Милене показалось, что рядом с ней вовсе не Патрик, не мальчишка-подросток, но существо, вобравшее в себя тысячелетний тяжкий опыт и мудрость, которую Милене никогда не познать.

– Сынок, все в порядке? – Она непроизвольно попятилась, стараясь увеличить расстояние между собой и сыном.

Шаг назад. Еще шаг. И еще!..

И почему-то оказалась рядом с Патриком, хотя он не сдвинулся с места – все так же сидел на табурете у кухонного стола. Он медленно поднял руки и поднес ладони к ее лицу.

– Сынок, что ты?.. – Милене сделалось страшно-страшно.

Она хотела отвернуться, но не смогла, как не смогла закрыть глаза, чтобы не видеть леденящей бесконечности, обрамленной длинными, почти что девичьими ресницами Патрика. У нее под ногами разверзлась бездна и…

…Милена, сидя за столом, ела омлет, приготовленный сыном. Вкусный омлет. С сыром и грибами. Патрик сидел рядом и весело рассказывал историю о парне из клуба филателистов, в который он ходил по вторникам и четвергам после уроков. Где-то далеко, на краю сознания, шевельнулась мысль о ветчине из холодильника, вот бы достать, сделать бутерброд… Взгляд ее привлекла дыра в линолеуме. Это ведь нож упал, еще бы чуть – и палец долой, а потом… Она хотела спросить у Патрика, что происходит и…

…Милена стояла в прихожей и смотрела на сына, накручивая на палец золотистый локон.

Хотела у него что-то спросить, но не помнила что. Значит, что-то неважное.

Патрик подхватил с полки расческу, забытую однажды Краем. Между зубчиков застрял один-единственный отблескивающий серебром волос. Расческа исчезла в кармане пуховика сына.

– Я скоро вернусь. – Патрик застегнул змейку до самого подбородка. На ногах у него чернели зимние ботинки, на голове – вязаная шапка на флисе. – Я люблю тебя, мама.

Она рассеянно кивнула, а когда за сыном захлопнулась дверь, вернулась на кухню и открыла окно, за которым вовсю бушевало жаркое лето.

* * *

Лютый холод.

Только что на мне волосы тлели, а теперь я воткнулся мордой в сугроб, а филейную часть мне обдувал ветер.

Вытащив лицо из снега, я в очередной раз изумился изобретательности злодейки-судьбы. Мало того что не скупится на «подарки», так еще и не любит повторяться. Из огня да в полымя? Как бы не так! Я оказался где-то далеко от Киева, и очагов возгорания рядом не наблюдалось. Да и гореть тут было нечему. Куда ни кинь взор – везде замерзшая вода: мягкая замерзшая вода – снег, твердая – лед. И не то что ни одного дерева, – даже травки куцей нет. Мха бы какого на камне да лишайников пару грядок – а вот болт без нарезки. Камней, кстати, тоже замечено было ровно ноль штук.