Люди поохали, повздыхали и разошлись было по своим рабочим местам, но тут вдруг увидели, что москвичке совсем плохо. Покрылась бедная дама крупными каплями пота, побелела как погребальный саван. Вот она уже физически ощущает как распадаются радиоактивные йод и цезий в ее желудке, как распадается сам желудок и вот как, наконец, начинает распадаться она сама по атомам, по молекулам, растворяясь в воздухе. Но Господи, как хочется жить. Смертельно хочется ЖИТЬ.
- Рвотного мне, слабительного мне, - вдруг молнией сверкает в ее полуразложившихся от страха мозгах, и несется московская дама со всех ног по лестницам и коридорам на тоненьких шпильках, рискуя свернуть шею, в соседний корпус к медикам. Никто и никогда на таких шпильках и с такой скоростью по этим коридорам больше не бегал. А наутро санитарка тетка Нелли, прозванная за свой шумный и крикливый характер Барбанель, убирая места общего пользования, на весь корпус высказывалась о том, что она думает о москвичах в частности и о Москве в целом.
Ненастным летним утром Сан Саныч подъезжал к Сороковке. У вертушки контрольно-пропускного пункта, подстраховывая уставшего Перетятько, тоскливо глядя в окно, дежурил сверхсрочник. Из-под лихо сдвинутой на бок фуражки смотрели чуть раскосые глаза, солдатиков в Зону почему-то старались присылать из Средней Азии, наверное, чтобы после сорокаградусной жары они на собственной шкуре в легком солдатском обмундировании ощутили, что такое сорокаградусные морозы. Левый глаз сверхсрочника все время как-то болезненно щурился, и создавалось впечатление, что солдат рассматривает всех через винтовочный прицел. И если на гражданке этот взгляд доставлял ему много неприятностей, то на пропускном пункте прищуривающийся, оценивающий взгляд оказался столь уместен, что многие новобранцы даже стали копировать его.
За окном из серых, низких, брюхом цепляющихся за верхушки деревьев, туч мерно и монотонно моросило. Из-за поворота дороги показалось мутное пятно, которое по мере приближения приняло очертания вишневых "жигулей". Скрипнули тормоза, машину протащило юзом по мокрому асфальту. Дверца со щелчком распахнулась, и наружу выкарабкалась нескладная долговязая фигура, причем обе ноги в добротных ботинках попали точнехонько в самую середину лужи.
- Ах, черт, кто же так останавливает? - Раздалось незлобивое ворчание.
- Неужто попал? Извини, старик, совсем забыл, что ты всегда попадаешь.
- Да ладно уж...
Тщательно выбирая место для ног, человек не торопясь выбрался из лужи. "Истинный журавль," - всматриваясь в неудачника, усмехнулся сверхсрочник. "Журавль" оглянулся на лужу и на машину: "Действительно, мог бы и обойти, и как это меня угораздило? Ну да видно, если уж не везет, то не везет во всем." В предательски хлюпающих ботинках он двинулся к проходной. Полы его длинного незастегнутого пальто беспомощно болтались, а длинные тонкие пальцы нащупывали документы в хлопающей о бедро сумке. Отрешенный взгляд был направлен в задумчивую даль, и было видно, что все мысли Сан Саныча, а это был именно он, витают где-то там в неземных пределах.