Кожу обжигают горячие слезы дочери. Ее худенькие плечи дрожат, а проворные ладошки гладят меня по лицу и волосам.
— Мамочка, ты как? Скорую вызвать? — всхлипывает Настя.
— Нет, Насть… Дай мне телефон из спальни.
Настюха убегает, а я, пошатываясь и тяжело дыша, поднимаюсь. Щека припухла и покраснела.
Пялюсь на свое отражение в зеркале и с трудом сдерживаю слезы.
— Мамуль, держи. Ты же не пойдешь на работу? — снова обнимает меня дочь.
— Нет. Отпрошусь, котик. Не волнуйся.
Зачем Герман к нему ходил? Я ведь не просила… Найти Макса для службы безопасности Германа
Каверина не представляет труда. Значит, Гера самолично явился в контору Макса и «вежливо» с ним поговорил? А там ведь и капустница работает?
Интересно, она оценила моего нового мужика?
Если бы не синяк, я широко улыбнулась. А так не могу — больно. Остается ликовать в душе. Я не одна, в моей жизни есть настоящий мужчина, способный на поступки. Касаюсь пальцами экрана смартфон и набираю его номер.
— Герман, я. — всхлипываю в динамик. — Он меня ударил. Можно я не приду на работу?
— Где ты, Соня? Я сейчас же приеду! Мудак хернов, мразь, — рычит он. — Он при коллегах пообещал тебя не трогать. Я его тряс за грудки при всех. Прости за самодеятельность.
— Спасибо тебе. Наверняка его блеклая капустница тоже была, — почти хрюкаю я.
Пожалуй, слезами я могла бы полить цветок.
— Была. Бегала на каблуках вокруг своего ненаглядного. Я хотел быстренько поговорить, сонь, но все вышло из-под контроля. Мои айтишники кое-что делают.
— Гер, это законно? — немного успокоившись, спрашиваю я.
— Нет.
— Боже… Ты уверен?
— Да. Я приеду, Сонь? Можно?
— У меня щека припухла, Гер.
— Я тебя обожаю. Думаешь, меня какая-то щека остановит? У меня другое место пухнет.
И уже давно.
— Ну, началось. Настя помогает мне приготовить завтрак. Режет хлеб, погружает ломтики в тостер, намазывает их сливочным маслом. Я варю кофе и овсяную кашу, Всхлипываю, пытаясь прогнать ужасные видения. Максим никогда меня не трогал. И Настюшу не бил. Ума не приложу, что могло случиться? Это он из-за дома так? — Привет, — обнимает меня Герман, торопливо сбрасывая обувь в прихожей. Прижимает меня к груди и осыпает поцелуями лицо… И ссадину нежно поглаживает, словно лечит. — Он ответит за это.
Этот конченный урод не останется без наказания. Собирайся, Сонь, — шепчет он, не переставая трогать мое лицо. А мне передается дрожь его пальцев. — К-куда? Я завтрак приготовила.
Проходи, Герман. Кстати, это моя дочь Настя. Знакомтесь. Настюха смущенно застывает в дверном проеме. Стесняется. А потом подходит ближе и протягивает Герману руку.
23
Герман.
Пальцы против воли сжимаются в кулаки. Я себя еле сдержал. Хотелось отходить сученыша как следует, но я не мог все похерить, позволив Максиму заявить на меня.
Да и моих ребят жалко. Айтишники долгие часы корпели над липовой статьей о Максиме
Литовском. Теперь он вор, мошенник и неблагонадежный заемщик. Если специалисту кредитного отдела вздумается проверить Макса, то статейка выскочит первой.
«Директор проектно-архитектурного бюро подозревается в мошенничестве. Известно, что в мае фирма Литовского заключила контракт с государственным заказчиком.
Обязательства по договору не были выполнены, к тому же со счетов фирмы исчезли крупные суммы».
Ну и прочая чепуха. Название фирмы — липа, как и остальная информация — фамилии зказчиков и суммы.
Соня рассказала мне про фирму, но я побоялся полоскать ее имя в интернете и указывать настоящее название предприятия. С этим будут разбираться мои юристы.
Настя стесняется есть при мне. отводит глаза, ковыряется в тарелке с кашей. Молчит.
Ловлю себя на мысли, что мне до чертиков нравится эта картинка — женщина, ребенок, со вкусом накрытый стол и незатейливый завтрак. Мне хочется вновь поверить в счастье для себя.
Любил ли я Ольгу? Наверное, да… Но сначала я любил частичку Васи в ней. Привязался, потому что она была единственной связывающей с ним ниточкой. Поначалу мы просто гуляли и вспоминали Васю. Его любимые блюда, цвета и шутки, над какими он смеялся. А как он улыбался и ходил… Походка у него и вправду была смешная — пружинистая, будто он взлететь собирается.
Наверное, не могло быть по-другому. Задумывался ли я тогда о природе своих чувств?
Уверен ли был, что Ольга — та самая? Да ни черта. Я плыл по течению жизни и подстраивался под обстоятельства.
А сейчас я плыву против… Борюсь с беззаконием отдельно взятого мудака, потому что испытываю боль, когда Соне больно. Тоску, если она не рядом.
Мне хочется перевернуть ради нее мир, и я его, видит бог, вращаю.
Помаленьку, как могу, но у меня получается.
— Настя, а чем ты увлекаешься? — спрашиваю я, отпивая кофе.
— Рисую. На барабанах играю. А вы? — вдруг спрашивает она.
— А я на гитаре немного, представляешь? В университете я ходил в театральный кружок.
— А сейчас вы миллиардер? И как это — иметь много денег? Вы можете купить все по щелчку пальцев? Наверное, вам скучно живется, потому что.
— Настюша, ну что ты такое говоришь? — спохватывается Соня
— Все нормально, Сонь. Так почему мне скучно, Насть?
— Все, о чем вы мечтаете, можете купить.