Якорь в сердце

Да, тут повсюду друзья. Каждый случайный встречный на проселочной дороге, каждый прохожий на людных улицах большого города, каждый товарищ на курсах по подготовке партийно-комсомольских кадров — близкий тебе человек. И если даже они друг друга не понимают — ведь каждый говорит на своем языке, — все равно остается сознание, твердая уверенность, что в случае надобности тебе помогут, поддержат: тут у людей единый путь к общей цели, к счастью всего человечества. Почти пять лет учился он здесь, чернорабочий Салдусского кирпичного завода. Здесь можно было свободно, не таясь, высказывать свои мысли, читать книги, за одно только хранение которых грозит тюрьма в буржуазной Латвии, впитывать знания, о которых сын неимущего батрака не смел и мечтать. Конечно, он мог бы и продлить эту недолгую свободу, с правом на труд, на отдых и образование, но Эдуард Смилтен думал не только о себе. Он ехал тогда в Москву как член нелегальной компартии, чтобы лучше вооружиться для подпольной работы. Теперь он возвращается в боевой строй, оставив в Москве жену и полуторагодовалого ребенка. Нелегко было расставаться, но Эдуард Смилтен понимал, что сейчас он необходим в Латвии угнетенному пролетариату. Когда товарищи томятся в неволе, он не может чувствовать себя счастливым…

Сноп света от карманного фонарика, ослепив его, скользнул по лицу.

— А я уж забеспокоился, — сказал, подходя, молодой проводник с видимым облегчением. — Погода сегодня просто собачья. Но вам это только на руку — пограничники на той стороне в такой дождь и носа на улицу не высунут.

С полкилометра они шли друг за другом по пограничному лесу. Ни одна ветка не хрустнула под сапогами проводника, ни одним звуком не выдал он своего присутствия. Смилтен ступал за ним след в след, стараясь не издавать ни малейшего шума. Когда проводник внезапно остановился, Смилтен чуть не налетел на него.

— Пересечете эту вырубку, и вы в Латвии. Слева — Пиедруя, направо сворачивает дорога на Индру. Разрешите пожелать вам счастливого пути!

Сказанные шепотом, эти слова прозвучали как-то таинственно. «Вот и настала решительная минута», — мелькнуло в голове у Смилтена. Еще не поздно вернуться, еще можно остаться с семьей, с друзьями, жить в безопасности. Достаточно одного только слова, одного шага, чтобы опять стать студентом московского вуза… Но такого шага Эдуард Смилтен не сделает. Его ждет важное боевое задание. Даже не оглянувшись, он решительно ступил на родную землю, которая встречала лучших своих сыновей нд цветами, а свинцовыми пулями.

Пригнувшись, чтобы не стать мишенью для латвийского пограничника, который, может быть, притаился где-то с оружием, Смилтен быстро пересек вырубку. Дождь опять полил как из ведра. Беспрерывно гремел гром. То и дело сверкали молнии. Но он теперь был в укрытии, в том же самом лесу, только по другую сторону пограничного рва. Плотной стеной встал перед ним кустарник. Он раздвинул густой ольшаник и почти сразу же нашел узкую тропку.

Туфли стали тяжелые от сырости и грязи. Мокрая одежда прилипала к телу. Он с трудом продвигался вперед. Ветви кустов хватали его, точно причудливые руки. Где-то поблизости вдруг послышался тихий разговор. Как солдат в болотном окопе перед вражеской атакой, Смилтен лежал, припав к сырому мху, не шевелясь. Он затаил дыхание, точно приготовившись нырнуть в речной омут. В голове шумело так, что казалось — она вот-вот лопнет. Вдали залаяла собака. Потом все стихло. И он снова двинулся в путь.

Когда Смилтен пробился к Даугаве, дождь перестал. В посвежевшем воздухе курился туман. Ветер рвал белую пелену, и блеклые лохмотья призрачными флагами трепетали на ветвях деревьев. Но и в такие минуты не было видно противоположного берега. Хорошо еще, что ему удалось заметить выплывшую из густого тумана огромную сухую сосну, единственная ветка которой, словно закрытый семафор, заставила его остановиться. Без колебаний Смилтен вошел в воду. Десяток шагов — и его вытянутые вперед руки нащупали борт лодки. Взобравшись в нее, он нашел там весла, уключины, мачту и скатанный парус. И сразу исчезло чувство одиночества. Нет, он не одинок — вопреки всем запретам, вопреки полицейскому террору и гнету его здесь ждали друзья. Неизвестный товарищ проделал сюда длинный путь против течения, чтобы он, Смилтен, мог теперь попасть в Краславу, не оставляя за собой подозрительных следов в случае погони.

Он вытянул из воды якорь и сел на руль. Лодка медленно скользила по реке, и вода, дружелюбно булькая, расступалась перед ней. Хотя лодку несло течением быстро и можно было не грести, Смилтен не мог усидеть в бездействии. Мерно вздымая весла, он широкими гребками гнал лодку вперед.

II