Яма слепых. Белая стена. Рассказы

И тут они, бычок и наездник, каждый уверенный в своем оружии, готовые схватиться друг с другом, ринулись в бой: масти животные смешались, и гнедой отпрянул от черного с подпалинами взьяренного бычка. Зе Педро промазал, не попал в животное импровизированным копьем — этого он никогда не делал, и рука дрогнула, но конь Звездный не подвел того, кто обучил его так ловко маневрировать и не пасовать перед опасностью. Бычок снова, правда без прежней стремительности, попытался прорвать круг, хотя уже знал, что его колют иглы, если он идет на палки. А потому он пошел по кругу, повернув в сторону палок голову, но тут же, как только палка с острием приближалась, отходил подальше, не позорясь, внимательный ко всему, что его окружало. Настолько внимательный, что, заметив просвет между двумя кобылами, он тут же ринулся в него всем своим мощным телом, сметая все на своем пути, несмотря на то что железный крюк разодрал ему спину в том месте, где шерсть была посветлее. Послышались крики, топот лошадиных копыт, шум преследования, и тут же все увидели сидящего на сплетенных в виде носилок руках Салсу, у которого, как вскоре стало ясно, была повреждена рука. У кобылы же его кровило бедро, по которому прошелся подпиленными рогами бежавший с поля боя бычок.

Мария до Пилар мечтала первой, раньше отца, пожать руку Зе Педро и потому поспешила к нему навстречу. В знак почтения парень снял берет, но тут вдруг заметил, что девушка смотрит на него так, будто видит впервые, хотя они не раз скакали с ней по лесным угодьям имения.

— Дарю тебе этого коня, Зе Педро! — сказал Диого Релвас. — Как его имя?

— Звездный, хозяин. Он сын Ласточки и жеребца-производителя Алтера.

— Это ты его воспитал, а?

Бычок уже возвращался, весь в туче пыли, сопровождаемый скачущими на лошадях пастухами, которые вымещали на нем зло за нанесенную старшему погонщику Салсе рану, бросая в него палки. Но одного окрика Диого Релваса было достаточно, чтобы все прекратилось.

— Если еще кто-нибудь бросит в бычка палку, будет сражаться с ним один на один. Вот ты, например.

Сидя на лошадях, пастухи вздрогнули. Они хорошо разбирались в интонациях голоса Диого Релваса.

Глава X

У ЧЕЛОВЕКА ДВЕ ТЕНИ

У славы своя цена, и это старое изречение. И та слава, которую на мадридской арене снискали быки Релваса, явилась как нельзя кстати для проверки истинности слов карлика Жоакина Таранты, ходячего оракула Алдебарана, и не только в делах житейских, но и в делах сердечных.

Наполовину поэт, наполовину колдун, он говорил, как будто выносил приговор, хотя вид был у него шутовской:

— У человека две тени: одна — ангела-хранителя, другая — дьявола. Обе они сопровождают человека по жизни, и обе покидают его, но всегда порознь. И человеку никогда не удается узнать, какая же из них сопутствует ему в ту или иную минуту его жизни. Звезды — вещь загадочная, человек — тоже загадка, но совсем иная.

И он, не отводя глаз, следил за какими-то знаками или воображаемыми тенями, которые он один и видел, видел сквозь прозрачные тела людей и вещей.

Когда Диого Релвас в сопровождении Марии до Пилар выехал в фаэтоне из ворот имения, Таранта вышел на дорогу, чтобы увидеть, как они скроются за поворотом и услышать удаляющийся цокот копыт пятерки лошадей. Двое сыновей Релваса — старший, наследник Антонио Лусио, и младший, Мигел Жоан, — тут же ушли, должно быть, хотели скрыть досаду, которая была на их лицах, потому что отец не взял ни того, ни другого в Мадрид. Релвас счел, что они должны остаться дома из-за молотьбы и других работ — так Диого Релвас надеялся дать понять слугам, что в его отсутствие за хозяина остаются его дети — продолжатели его дела. Однако оба сына прекрасно понимали, что только управляющий, бухгалтер и надсмотрщики, да, они, и только они, имеют право приказывать, и всем, включая их, наследников, хотя наследникам не изустно, а молча, незаметно следя за ними.

Этим и объяснялось, что Антонио Лусио и Мигел Жоан тут же, как только фаэтон повернул в сторону поселка, где отец и сестра должны были пересесть на поезд, повернулись и пошли к дому. (Здесь для нас одна неприятность — одна из теней, тень дьявола. Тень дьявола уже довела нас до того, что мы желали, чтобы отобранная для корриды партия опозорила отца с треском.)

Следом за ними ушли все остальные: служанка Брижида, плакавшая о своей девочке, падре Алвин, гувернер и гувернантка-англичанка, появившаяся в доме всего две недели назад, и несколько пастухов, приглашенных помочь управиться с чемоданами.

Жоакин Таранта остался в одиночестве. Держа берет в руке, он стоял и качал головой. Что-то виделось ему за этим путешествием — знать бы, что именно! — но, похоже, ничего хорошего, а если точнее, то видел он черные тени вокруг фаэтона, они точно траур покрывали хозяина, его дочь и четырех лошадей: двух сиво-чалых и двух бело-серебристых. А день был прекрасный. Теплый. И небо голубое, трепещущее.