Янтарная комната

Мы, президент Соединенных Штатов, премьер-министр Великобритании и премьер-министр Советского Союза, встречались в течение последних четырех дней в столице нашего союзника — Ирана и сформулировали и подтвердили нашу общую политику…

…Никакая сила в мире не сможет помешать нам уничтожать германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушать их военные заводы с воздуха. Наше наступление будет беспощадным и нарастающим…

…Мы выражаем нашу решимость в том, что наши страны будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время…

…Что касается мирного времени, то мы уверены, что существующее между нами согласие обеспечит прочный мир.

Мы полностью признаем высокую ответственность, лежащую на нас и на всех Объединенных Нациях, за осуществление такого мира, который получит одобрение подавляющей массы народов земного шара и который устранит бедствия и ужасы войны на многие поколения…

Все члены обоих комитетов — представители «славянских» и «западных» народов — невольно встали, соединились в общий круг и в едином порыве подняли руки, скрепленные в пожатии дружбы…

Никто из них в то время еще не подозревал, что верным борцом за эти торжественные принципы останется только один Советский Союз, что другие участники этой декларации уже тогда начали втайне готовить новую войну, а затем вновь и вновь будут возрождать тот же, трижды проклятый народами немецкий милитаризм и кровавый фашизм, которые на многие поколения оставили на земле память о неисчислимых страданиях и гибели миллионов людей…

Леонид Сёмин

ВОЛЧИЙ СЛЕД

Посвящается немецкому коммунисту

Генриху Рау

Это произошло совсем недавно в небольшом западногерманском городе.

На кровати, натянув до подбородка едко-лиловое одеяло, лежал поджарый, со впалыми щеками человек. Его холодные, водянисто-зеленые глаза тупо смотрели в потолок. Там, на белой до синевы штукатурке, четко выступал ржавый подтек. Подтек чем-то напоминал голову с очень узким лицом и острым носом…

У окна, прижавшись лбом к стеклу, стояла женщина и пристально смотрела на улицу. — Ее фигуру скрывал свободный, с широкими рукавами, халат. На плечах лежали темные пышные непричесанные волосы. Женщина напряженно смотрела на большой серый дом, около которого стояли двое мужчин и полицейский. Мужчины, размахивая руками, что-то доказывали полицейскому. Тот невозмутимо слушал и молчал.

— Ну?.. — не разжимая губ, выдавил из-под одеяла человек.

— Собираются, — ответила, не оборачиваясь, женщина.

— Ага… — Он опять уставился в потолок.

Прошло несколько минут. От напряжения глаза у лежавшего на кровати подернулись влагой. Он нервно и резко позвал:

— Адель!

Женщина вздрогнула, сжалась и, медленно повернувшись, прошептала:

— Да, Макс…

Человек под одеялом неожиданно мягко улыбнулся и по-детски капризно приказал:

— Да вытри же мне глаза.

На миловидном, но уже немолодом лице Адели вспыхнул румянец. Она стыдливо прижала к груди чуть распахнувшийся халат, торопливо принесла полотенце и осторожно накрыла расслабленное, чем-то виноватое и как будто даже нежное лицо Макса… Но потом, когда сняла полотенце, лицо его было бледно, с брезгливо-злыми глазами. Прошла еще минута. Адель все еще стояла около Макса. Макс, не отрывая глаз от потолка, облизал сухие губы… Адель метнулась к столику, вынула из коробочки сигарету, сама прикурила и сунула в рот Максу. Глубоко затянувшись, Макс выдохнул вместе с клубком дыма:

— Ну что там?..

Адель вернулась к окну и радостно воскликнула:

— Толпа, Макс!.. Настоящая толпа.

— Ага!.. — И Макс громко рассмеялся.

На улице около большого серого дома шумела толпа. Здесь были и женщины с продуктовыми сумками, и рабочие в кепках, в легких не по сезону пальто, и обыватели в кожанках с меховыми воротниками, в калошах, и возбужденные, радостные ребятишки, и — один полицейский.

Человек в кожаной куртке соскребал ножом со стены дома свежую черную краску. Однако огромная свастика плотно впились в стену… Толпа возбужденно гудела:

— Долой фашизм!..

— Наци! Ваши волчьи следы видны снова… Мы не потерпим, слышите, наци!..