— Мудрейший вы человек, герр блокфюрер!.. Согласно вашего совета, мы его сегодня — «полечим»…
Довольный своей выдумкой, эсэсовец, посмеиваясь, уходит.
Солнечное майское утро. Генрих и Новодаров стоят во дворике перед блоком.
— Я думаю, — говорит Новодаров, — они решили отказаться от услуг газовой камеры. Слишком хлопотное дело.
— Крематорий не успеет сжечь отравленных, — соглашается с ним Генрих. — Огонь артдивизии сотрет лагерь с лица земли. Это, видимо, лучший вариант…
— Н-да… Пожалуй, верно. Пойду прогуляюсь. Скоро вернусь… — С этими словами Новодаров уходит.
Через несколько минут он появляется на площади. Здесь многолюдно. Возле крематория, из труб которого тянется ввысь ровный столб дыма, расположился оркестр из заключенных. Среди музыкантов — скрипач Адам. Поблескивают на солнце медные трубы. По приказанию эсэсовцев музыканты исполняют марши германской армии, вальсы, танго. Пришел послушать музыку безрукий адъютант с Аделью…
Завидев их, узники спешат уйти подальше. Слышны возгласы:
— Осторожно!..
— Форзихт!
— Увага!
— На площади безрукий!..
Новодаров возвращается в барак.
— Ты обратил внимание, — спрашивает он Генриха, — оркестр сегодня играет без перерыва. А гром артиллерии сильней и сильней… Наши подходят.
— А может, артдивизия Зеппа Дитриха дает знак Штофену?
Новодаров отрицательно качает головой:
— Залпы слышны уже давно.
Оба прислушиваются. С площади доносится марш германской армии, Опять слышны далекие взрывы.
— Вот это сила! — шепчет Новодаров, посматривая на лагерные часы. — Третий час гудит земля.
— Мне думается, русские совсем недалеко. Если, конечно, это их залпы, — вслух размышляет Генрих.
— Товарищ лейтенант! — докладывает офицеру солдат с биноклем на груди. — Они подняли белый флаг…
Лейтенант подносит бинокль к глазам:
— Да., над ратушей… Вижу.
Лейтенант бежит на КП. Остановясь перед полковником, радостно прикладывает руку к пилотке. Полковник, словно не замечая его, смотрит в стереотрубу.
— Разрешите доложить, товарищ полковник.
— Да.
— Они сдают город!
— Сдают? Ошибаешься, лейтенант. Вот, посмотри… — Полковник уступает место у стереотрубы растерявшемуся лейтенанту. Тот всматривается, и лицо его мрачнеет. Там, где еще минуту назад мелькал белый флаг капитуляции, снова полощется на ветру черный флаг эсэсовцев.
Полковник берет трубку телефона, стальным голосом приказывает:
— Третьей, четвертой, пятой и восьмой батареям, огонь!
Небо и земля, кажется, смешались над городом, по которому бьют батареи советских орудий.
Полковник смотрит на карту.
— Они не зря сопротивляются. Понятно: позади — большой концлагерь. Там наши люди… — Опять берет трубку телефона: — Усилить наблюдение за шоссе. Кажется, они начинают отходить… Не дать им уйти. Десятой и двенадцатой батареям — оседлать шоссе за городом.
Снова гремят залпы орудий. За небольшим городом на шоссе встают столбы черного дыма.
Полковник смотрит на часы.
— Семнадцать ноль-ноль. В городе что-то происходит. Дважды поднимался белый флаг и дважды его заменял флаг эсэсовцев. Надо доложить командующему… — Внимательно рассматривает карту. — Наши союзники примерно здесь. Как-то там у них сейчас?
Небольшое селение. Стоят танки. На борту каждого — синяя пятиконечная звезда в белом круге. Американские танкисты собрались в доме, окна которого настежь открыты. Из окон несется джазовая музыка.
В просторной комнате десятка полтора американских танкистов и несколько немецких девушек. Танцы. На столе — вино, закуски.
Один солдат разговаривает с девушкой:
— Ваш жених фашист?
Девушка презрительно поджала губы, молчит.
Танкист сердится, повторяет грубо:
— Фашист, да?..
Девушка вдруг откидывает голову, пристально смотрит на солдата, резко отвечает:
— Мой отец коммунист!
Американец несколько ошеломлен ответом.
— О! — только и восклицает он и растерянно смотрит на партнершу. — Где же он сейчас?
— В концентрационном лагере.
— В каком?
— Не знаю.
— Старый?
— Шестьдесят девять лет. Зовут его Лемке… Он радиотехник. Последнее время он был, кажется, в Австрии.
— Завтра мы перейдем границу Австрии. Давайте познакомимся. Меня зовут Фрэнк. Я водитель головного танка… Впрочем, девушек это не может интересовать.
Играет джаз.
Извилистое шоссе поднимается в гору. По шоссе бешено мчится мотоциклист. Останавливается он возле комендантского коттеджа. Запыленный, усталый, небритый, входит мотоциклист без всякого разрешения прямо в кабинет Штофхена. Вяло выбрасывает руку вперед, бормочет «Хайль» и, не ожидая ответного приветствия, сообщает:
— Герр Штурмбанфюрер! Генерал просил передать вам, что не позднее завтрашнего утра русские будут здесь. Наша артдивизия меняет направление отхода. Лагерь остается далеко в стороне.
— А приказ Гиммлера?
Связной пристально смотрит на коменданта красными, воспаленными от бессонницы и дорожной пыли глазами. Потом, медленно выговаривая каждое слово, резко бросает:
— Гиммлера уже нет! Он скрылся! — Помедлив, сухо и устало добавляет: — Помните, русские ждать не будут. Их уже ничто не остановит.
С этими словами, вяло буркнув «Хайль», он выходит, садится на мотоцикл и уезжает.