Янтарная комната

Лопе не видел, как вдали показался неровный берег фернандины, как старая каравелла, борясь с волнами, скрипя всем своим ветхим, давно не осмоленным корпусом, вошла в узкую бухту Сант-Яго. По крикам и беготне на палубе он догадался, что берег близко. Когда сводили коней на лодки и вокруг поднялась суета, Лопе, улучив минуту, выглянул из своего укрытия и замер.

Вся площадь и порт Сант-Яго были оцеплены стражей. Вооруженный альгвасил стоял у самого причала и смотрел, кто сходит с каравеллы, а еще двое альгвасилов, конные, скакали наискось через площадь, держа собак на длинных ремнях.

— Ищут кого-то! — Лопе забился под парус. Когда свели коней, он сполз в трюм и спрятался в грязной соломе. Каравеллу отвели от причала и поставили на ночь в стороне, недалеко от берега. Ночью Лопе вылез из соломы, снял плащ, намотал его на голову, взял шпагу в зубы и тихонько прыгнул с борта каравеллы в черную ночную воду.

Берег был плоский, пустынный, усыпанный серой галькой. Кое-где, повыше, — крупные камни, кусты. Лопе плыл со шпагой в зубах, навертев плащ на голову, как чалму, обросший бородой, похожий на турка в морском бою. Вода была по-ночному холодна, Лопе ругался и высматривал места, где бы вылезть на берег. В одном месте редкие кусты росли у самой воды. Лопе подплыл и вдруг увидел, что из-под одного куста торчит чья-то наклоненная голова и босые ноги. Какой-то человек сидел в кустах и внимательно смотрел на Лопе.

Холодная дрожь пробрала Лопе. Кто-то следил за ним из кустов. Но деваться уже было некуда. Лопе выпрыгнул на берег, и тут ему сразу стало еще холоднее, в мокрой одежде, на ночном ветру.

— Силы небесные! — сказал Лопе и запрыгал на месте, пытаясь согреться. — Второй раз за последние трое суток купаюсь в море в одежде и полном вооружении!.. Силы небесные и земные!

Лопе стянул камзол, чтобы выжать из него воду, и уже с вызовом повернулся к кусту. Тут он увидел, что человек, который следил за ним, молод, плохо одет и что он, не прячась, смотрит на него и смеется.

Лопе потер кривой нос, давно когда-то перебитый камнем из индейской пращи, подтянул панталоны, выпятил грудь. Вода струйкой еще стекала с него.

— Чему ты смеешься? — заорал Лопе, вдруг взбесившись. — Или ты хочешь сказать, что в этом наряде я похож на турка? Или на нечистого мавра? — Лопе выхватил шпагу, дрожа от холода и от злости. — Подойди-ка сюда, скажи мне это прямо! Да!..

Лопе подскочил к кусту и только тут разглядел, что человек одет в рваный подрясник и опоясан веревкой.

— Монах! — изумился Лопе и отступил. — Нет, с монахом я не стану драться.

Монашек встал. Он был еще очень молод, лет девятнадцати, не больше. Короткий подрясник задирался у него выше голых колен.

«Послушник!..» — уже с сочувствием подумал Лопе.

Монашек твердо шагнул к Лопе. Он принял вызов всерьез.

— Шпаги у меня нет! — сказал монашек, как-то необычно, с легкой хрипотой и картавостью выговаривая слова. — Шпаги у меня нет, но если хочешь, — на кинжалах!

Он распахнул рваный коричневый подрясник, и под одеждой послушника Лопе увидел второй пояс — широкий, расшитый сложным восточным узором. Пояс был надет прямо на голое тело, и из-за пояса торчала рукоятка кинжала, серебряная с чернью, арабской росписи.

— Если хочешь, — на кинжалах! — повторил монашек и выхватил кинжал из-за пояса.

— Послушник — и с кинжалом! — ахнул Лопе. Он не успел больше ничего ни сказать, ни подумать — лошадиный топот донесся из-за дальних кустов, — разъезд конных альгвасилов скакал по берегу, почти у самой воды. Оба, и Лопе и послушник, вместе шарахнулись в кусты и сели рядом на земле, тесно друг к другу, как заговорщики.

«Эге, да ты, монашек божий, кажется, боишься того же, что и я!» — подумал Лопе.

Монах молчал. Он напряженно вслушивался.

Один разъезд альгвасилов скрылся, второй, чуть поотстав, скакал выше по берегу. Передний всадник конных вел на длинном поводу двух огромных псов.

— С собаками ловят! — прошептал Лопе. — Кого же эхо они ищут в Сант-Яго? Здесь, в Новом свете, с собаками охотятся только на индейцев, подобно тому, как в Старой Испании — только на разбойников и переодетых мавров.

Почти совсем стемнело, но и в полутьме Лопе, обернувшись к послушнику, увидел, что тот вдруг побледнел от этих его слов.

— Молчите, тише! Тише! — сказал послушник, все с тем же странным акцентом, что-то напомнившим Лопе.

Лопе вгляделся в лицо юноши, в горячие темные глаза, обведенные кругами, в смугло-желтые, точно чем-то опаленные щеки, в резкий изгиб ноздрей.

— Послушай, земляк, твое преподобие, или как там тебя называть, — мне кажется, это ты похож на мавра, а не я! — сказал Лопе.

Монашек сразу отшатнулся, вскочил и такими яростными глазами поглядел на Лопе, так злобно ощерился на него мелкими белыми зубами, что Лопе сейчас же замолчал.

— Ну, ну, сиди, сиди спокойно! — Лопе тронул послушника за локоть. Смуглый сердитый монашек начинал ему нравиться. Они посидели еще несколько минут. Конский топот затих вдали; больше ничего не было слышно, никто не показывался. Было уже совсем темно. У Лопе дробно стучали зубы от холода.