- Сущий ад, - проговорил старик. - Дома здесь разнесло еще осенью, а тут, когда вы пошли штурмом, все перепахало сызнова. Боже мой! Фрейлейн, возможно, пряталась в воронке, - ведь в воронке безопаснее. Хотя куда там! Один кирпич десять раз перевернется, пока не успокоится, - вот как теперь воюют. Мы не станем врать. Мы не высовывались, мы боялись. Я и тому господину так сказал.
- Какому господину?
Я шагнул к Францу и едва не опрокинул котелок с гречкой.
- Он не назвал себя. Когда он приходил последний раз, Герта? Позавчера? Нет, - он загнул пальцы, - три дня назад, во вторник. Зачем? Ах, вы не знаете его! Он спрашивал то же самое, насчет фрейлейн…
- Как он выглядел? - сыпал я вопросы. - Русский или немец?
- Немец, - сказал старик. - Он не дал нам своего имени и не велел зажигать коптилку. Было темно, как сейчас. Нет, еще темнее. Верно, Герта? Крупный мужчина, немец, вот все, что я могу вам…
- Каша! - вскричала Герта.
Старики бросились снимать котелок. Герта вытерла глаза тряпкой и кинула ее на табурет.
- Кон-цен-трат, - произнес старик. - О, она очень богата жиром, ваша русская каша!
- Куда он пошел от вас? - опросил я.
- Бог его ведает! - Старик достал носовой платок и обтер ложку.
Я простился.
Траншея вывела меня к воронке. Внизу, как черное чудовище, шевелилась, шипела вода. Я оглянулся. Если бы не отсвет догоревшего костра, я ни за что бы не нашел сейчас дорогу обратно, к землянке Франца и Герты.
Впереди по Кайзер-аллее катился грузовик, время от времени включая фары.
«Немец! - повторял я про себя. - Немец! Кого из немцев касается судьба Кати? Кайуса Фойгта нет в живых. Цель явно недобрая у этого немца, потому он и скрытничал. Кто же он? Это тот - третий! Убийца Фойгта! Катя опасна для него, потому-то он и явился ночью к старикам. Значит…»
Я чуть не закричал от радости. Значит, он сам не знает в точности, что с Катей. Он не видел ее мертвой. Она, верно, ускользнула от него…
Танкисты вытащили ее из воронки, в крови, без сознания, сдали в медсанбат. Оттуда Катю отправили в тыл, она долго не приходила в себя, но ее спасли. Конечно, спасли! Иначе быть не может!
Так я и скажу Бакулину: Катя спасена!
Майора я застал дома. Он читал. Лампа освещала заголовок: «Понятие виновности».
- Пора подзубрить, - сказал он, отодвигая книгу. - Скоро штатское надевать. Ну, что у тебя?
Я рассказал.
Мчась к нему, я рисовал себе, как он улыбнется, похвалит меня, скажет: «Весьма вероятно». Он любит это слова - «весьма». Наконец-то и я пригодился! Да, я сделал важное открытие, отрицать он не станет.
Слушал меня Бакулин внимательно. Но я не слышал от него «весьма вероятно». Он кивнул и точно забыл о моем существовании. Прикрыв глаза, он сидел некоторое время неподвижно, свет лампы падал на его усталое лицо.
- Что ж, так оно и выходит, - молвил он в ответ на какие-то свои мысли. - Весьма естественно. Дело идет к развязке.
16
Да, развязка близилась.
Сейчас мне кажется - я сам ощущал это в те дни. Утверждать не берусь. Но, разумеется, воображение рисовало мне картину последней схватки во всех подробностях. Погоня среди руин и в лабиринтах подземелья, ожесточенная перестрелка где-то в бункере, близ замурованной Янтарной комнаты, фигура врага, прижавшегося к стене, побежденного, с поднятыми руками…
Нет, не так все закончилось.
Видную роль в завершающие дни поиска неожиданно сыграл старшина Лыткин.
Я мало вам рассказывал о нем. Одно время он вызывал у меня чувство настороженности - очень уж он рвался к нам. Может, из корысти? Вскоре оно прошло. Сторицын - тот нахвалиться не мог Лыткиным: работяга, прекрасный организатор.
Однажды во время перекура Лыткин подсел ко мне. Он долго, старательно свертывал цигарку.
- Наше, солдатское, - сказал он. - Сигареты что, никакого впечатления! Мираж, по сути дела. Эх! - Он с наслаждением затянулся. - На гражданке что будем курить? Вопрос!
Глаза его смеялись.
- Не пропадем, - бросил я.
- Махры-то хватит, - согласился он. - Трава! А ремешок армейский не сниму. Пригодится.
- Зачем?
- Живот подтянуть потуже.
Веселость в глазах исчезла, ее как будто и не было никогда. Угрюмая тень набежала на лицо, оно обтянулось, отвердело.
- Для вас, может, кринки в чулане стоят… Добро пожаловать! За ложку - и к сметане!
- С чего вы взяли, старшина! - отрезал я. - Какая кринка? Пойду на свой завод и учиться буду.
- На кого же?
- Пока одни предположения, - ответил я нехотя. - Думаю, на следователя.
Да, я хотел пойти по стопам Бакулина. Из любви к нему его профессия увлекала меня. Сейчас смешно вспомнить…
- Работа пыльная, - сказал Лыткин. - Вся на нервах. А ставка? На восемьсот бумаг сядете. Я имею понятие, что значит следователь. Сталкивался.
- Деньги не решают, - сказал я.
- Да? - Он поглядел на меня не то с удивлением, не то с радостью. - Не решают, говорите? Вопрос! Человек, он ведь, черт его знает, какая скотина, - произнес он жестко. - Сколько ни дай, все ему мало!