Японское искусство войны. Постижение стратегии

Вследствие односторонности христианской позиции европейцы не мучались проблемами совести, по максимуму эксплуатируя природу, до тех пор, пока нанесенный ей урон не стал столь очевиден, что стал угрожать самому существованию человека и тем самым активировал инстинкт самосохранения – то самое чувство, на котором основана самая духовная суть синтоизма. Хотя Сёсан видел западную техническую мысль лишь в самой начальной и еще достаточно примитивной форме, он, тем не менее, сумел уловить коренящееся в западной психологии противоречие.

«4. Я слышал, что они говорят, будто японское поклонение луне и солнцу неправильно, что это лишь источники света, озаряющие мир, и что мы почитаем их потому, что не знаем Бога.

Утагава Куниёси. Коно Мусасино ками Моронао в полном церемониальном облачении, убегающий в страхе. XIX в.

Опровержение: тело человека составлено из элементов, воплощающих пассивную и активную энергии. Солнце – это воплощение активного начала, луна – воплощение пассивного начала. Как может жить тело без активной и пассивной энергий? Поскольку они есть исток нас самих, нашей почтительности всегда будет недостаточно. Тот, кто полагает, что пассивное и активное начало бесполезны, пусть не пользуется ни водой, ни огнем.

Едва ли в силах человека воздать должное солнцу и луне за их небесные благословения. У человека два глаза, дарующих ему свет, так разве в нем не воплощены добродетели солнца и луны? Раз христиане говорят, что почитать солнце и луну бессмысленно, так почему бы им в таком случае не закрыть навечно глаза? Они просто не ведают, что такое правильное обоснование. Поистине, они глупы».

Под влиянием западного материалистического духа японская индустрия тоже нанесла урон и разрушения окружающей среде, как в местном, так и в планетарном масштабе, тем самым утратив дух синто, который так ярко выражен Судзуки Сёсаном. Именно поэтому рационализированный синтоизм дзэнского наставника Сёсана, каким бы простодушным и наивным он ни казался, имеет сегодня значение для будущего мировой культуры не меньшее, чем в XVII столетии, когда было написано это сочинение. Европейцы тогда только вступали на путь передовых промышленных технологий, и впереди шли те, кто более не верил, что окружающий мир наполнен божествами и духами, коих следует почитать и благодарить. Древний языческий мир представлял теперь царство неодушевленной материи и силы, которые следует покорять и продавать любым способом, чтобы извлекать наибольшую прибыль.

В оказавшейся открытой западному влиянию Японии XIX столетия, когда после вековой политики закрытости, проводившейся сёгунатом Токугава, вновь возобновились и политические отношения с другими странами, и миссионерская деятельность, рационализм и технический прогресс обычно ассоциировались именно с христианством, но христианство, представшее перед японцами XVII столетия, гораздо охотнее рассуждало о сверхъестественных, чем механических, чудесах.

Возможно, иезуиты полагали, что синтоистской японской душе именно это покажется привлекательным, но для Сёсана, по крайней мере, наличие многих схожих чудесных историй в японской традиции явилось еще одним аргументом против христианства. Буддизм уже давно придал сверхъестественному статус относительной истины, не дополняя его той воображаемой связью с истиной абсолютной, которую склонен устанавливать наивный разум, сталкиваясь с тем, что нельзя объяснить, но и невозможно отрицать. Отвечая на христианские предания о чудесах, Сёсан говорит: